19
В то лето июль на Псковщине выдался на редкость благодатным. С утра во всё небо неоглядная синь, бодрящая прохлада, а после полудня - жара как в тропиках. Зато ближе к вечеру, когда духота становилась совсем уже невыносимой, из-за ближнего леса тёмной силой наваливались мрачно клубившиеся тучи. В их утробе ворчало и поблескивало. Шквалом проходили по кронам берёз да сосен верховые ветры, и начинали гулять из края в край могучими валами скоротечные ливни. После грозы, когда из-за туч проглядывало ласковое солнце, земля с облегчением вздыхала дурманом разнотравья. Радостно оживала промокшая пернатая братия. Да и люди будто душою становились добрее и чище. Радовала глаз отволновавшаяся, отяжелевшая от испитой сытости густая рожь. Пушился промытой шевелюрой лён. Звенели жаворонками овсы.
Утопавшее в зелени садов Укромово селище казалось юной девушкой, только что со смехом искупавшейся в реке и сушившей на солнце берёзовые пряди волос. Никогда не думал Егор, что родное село распахнётся перед ним с таким неподдельным живым откровением. Теперь он по-иному - не рассудком, а сердцем - понимал и любил его. Какая-то непостижимо приятная, светлая радость завладевала всем его существом. Хотелось дурачиться, петь и кричать во всё горло, оттого что он родился на этой неповторимой, как жизнь, и прекрасной, как сон, земле. Да разве не стоило ради неё грудью идти на вражeские копья, как Непряд-Московитин на поле Куликовом, или как отец его, черноморский моряк Степан Непрядов - под смертельный свинец "юнкерсов". Егору в какое-то мгновенье почудилось, что он глядел на древнюю, сто крат сожженную и бессмертную Укромовку глазами всех своих предков, святых и грешных, покоившихся в земле и на дне морском.
Первый день в родном доме стал настоящим праздником. До Укромовки Непрядов добрался со станции ещё засветло, сменив две попутные машины и отмахав несколько километров пешком. Домой явился усталый, до нитки промокший под дождём и счастливый. Дед, обнимая Егора, на радостях прослезился, но всё же пожурил внука, что тот, "неслух этакий", снова не предупредил его о своём приезде. Но Егору всегда нравилось приходить внезапно и исчезать незаметно. По-морски суеверно, как когда-то воспитавший его дядька Трофим, не любил Непрядов заведомых расставаний и встреч.
Снова сидел Егор за крытым скатертью столом на широкой лавке. Дед потчевал его подрумяненной в печи картошечкой, малосольными огурчиками. Поспевая, у крыльца шумел самовар. Через распахнутые настежь оконца со двора тянуло еловым дымком и промытой грозовым ливнем вечерней свежестью.
Фрол Гаврилович дотошно расспрашивая внука о его учёбе, о службе. Егор обстоятельно отвечал деду, а самого так и подмывало спросить о Кате. Повод, чтобы наведаться к Плетнёвым, у него имелся, - всё та же варежка, которую необходимо вернуть. Только неизвестно было, приехала на каникулы внучка деда Фёдора или же ещё нет.
По мокрой траве зашуршали чьи-то шаги. Шустрый заволновался, для порядка взбрехнув.
- Фрол Гаврилыч, ты дома? - послышался чей-то сильный мужской голос.
- А, Тимоша, - определил дед пришельца, высунувшись в окно. - Что тебе?
- Да вот, грабли хотел попросить.
- Ну-ка, зайди, - пригласил дед.
Отворилась дверь, и через порог перешагнул крепко сбитый моложавый мужчина со спортивной выправкой. Широкое лицо с крутым подбородком и аккуратными усиками представлялось волевым и даже чуть надменным.
- Узнаёшь? - дед любовно тронул Егоровы волосы ладонью.
Вошедший невольно вскинул брови.
- Вот это да-а, - протянул он удивлённо. - Это и есть тот самый бродяга?
Мужчина сильными руками выдернул Егора из-за стола и, поворачивая за плечи, принялся бесцеремонно разглядывать. Потом вдруг обнял, прижав к своей налитой мускулами груди.
- Вот ты какой, Егор свет Степанович, - растроганно заговорил мужчина. - Ведь мы с твоим отцом друзьями-приятелями были.
- Воистину! - подтвердил дед. - Первые буяны на всё село!
Мужчина захохотал, весело и заразительно, заставив улыбнуться и Егора.
- Всё было, - признался он. - По чужим садам лазали, девчонок по ногам крапивой хлобыстали, - и пояснил: - Это когда пацанами были.
- А потом? - уже с нахлынувшим интересом спросил Егор.
- Ну а потом, когда повзрослели да вступили в комсомол, все стало гораздо серьёзнее. Вкалывали от зари и до зари. Строили коммуну. Но как бы ни было трудно, всегда мечтали. Степан морями да океанами бредил, а меня иная дорожка увела... Судьба разбросала нас, но память - она всегда остаётся с человеком, пока он жив.
Выяснилось, что старый отцов товарищ решил привести в порядок братскую могилу, в которой похоронена его мать. И Егор вызвался помочь, вспомнив, что там же покоилась и его родная бабка. Он не стал дожидаться, пока Тимоша кончит с дедом разговор по поводу установки нового обелиска. Прихватив грабли, он вышел за церковную ограду и как был, босиком и в тельняшке, пошагал по утоптанной тропинке. Спускаясь по косогору, где в тени деревьев горбились могильные холмики, Непрядов ещё издали увидал сколоченную из досок стелу, возвышавшуюся над братской могилой. У её подножия полыхали красные гвоздики.
На это место он приходил ещё зимой: тогда кое-как пробрался, утопая по колено в глубоком снегу. Среди многих фамилий, выбитых на медной доске, значилась бабка его, Евфросинья Петровна Непрядова, принявшая вместе со всеми мученическую смерть от факельщиков зондеркоманды. Постоял Егор, склонив скорбно голову. Но пора было браться за дело. После сильной грозы со старых деревьев навалило много всякой шелухи да прели. И Егор принялся старательно сгребать мусор в кучу.
В ближних зарослях орешника послышался шорох. Егор обернулся и от неожиданности едва не выронил грабли. Из кустов вышла Катя. Она остановилась, тоже удивлённо и чуть растерянно глядя на Непрядова. В руках у неё были доверху наполненные перегноем вёдра. В коротеньком платьице, длинноногая, гибкая, теперь она ещё больше походила на лесную фею.
- Вот так встреча! - радостно вырвалось у Егора, как только невольное смятение прошло. - Здравствуйте, Катенька.
- Здравствуйте, Егор, - ответила она приятным, мягким голосом.
Непрядов поторопился взять у нее увесистые вёдра. Катя с улыбкой поблагодарила его, тряхнув ореолом пушистых русых волос, обрамлявших её тонко выточенное, нежное лицо.
Впервые Егор так доступно и близко видел Катю. Прежде она представлялась в бесконечном движении, какой-то мелькающей, голубой, неуловимой. И вот предстала, какой была на самом деле - ещё лучше, чем Егор мог бы вообразить. В каждом её движении угадывались очарование и грация будущей артистки цирка. Она точно светилась радостной одухотворённостью, исходившей из её больших, по-девчоночьи ясных глаз. Прежде Егор думал, что Катя ему ровесница, но теперь невозможно было не заметить, что она всё же на несколько лет моложе. И это Непрядова несколько смутило. Будь она чуть постарше, он знал бы, как себя вести. Теперь же всё в нём холодело от одной только мысли, что его могут посчитать стариком.
Катя присела перед клумбой на корточках. Осторожно раздвигая гвоздики, принялась разбрасывать перегной совочком.
- Егор, вы любите цветы? - поинтересовалась не поднимая глаз.
- Цветы? - Непрядов пожал плечами. - Не знаю даже. А впрочем, наверно...
- Как - наверно? Разве вы их никому и никогда не дарили?
- Особенно чтобы - не приходилось, - придумал он. - Но так, по случаю, - а про себя подумал: "Несёшь, старый ты кнехт, какую-то чепуху..."
Катя искоса, мельком глянула на него и переменила тему.
- А знаете, как они все погибли? - и осторожно, с ощущением прикосновения к великой тайне, повела бровями в сторону могильной клумбы.
- Да так, в общих чертах, - вымолвил Непрядов.
- Вот и я - тоже приблизительно, - вдруг призналась она, - да и все, кто в эту страшную минуту не был вместе с ними в горящем сарае, достоверно ничего не могут сказать...
