После ужина Хорнис показал Джефферсону аэродром и постройки. В конце километровой взлетно-посадочной полосы находился ангар и подсобные мастерские. От контрольной вышки остались только руины. Одну из боковых стен ангара украшала пробоина, оставшаяся после метко пущенного ракетного снаряда. Пролом был замурован крупной речной галькой. Сделал это сам Хорнис. Выбоины на полосе заделал тоже он, только тут уже ему пришлось использовать кирпич.

В первые месяцы после того, как утихла внезапная и скоротечная война, ход которой, пожалуй, никто не контролировал, Хорнис некоторое время летал над окрестностями и скал людей. То был период всеобщего переселения народов. Люди покидали зараженные территории и переходили через уже несуществующие государственные границы, стремясь уйти подальше от тех мест, которые могли подвергнуться ракетной бомбардировке. В течение еще четырех месяцев Хорнис скитался вместе с ними. Обрабатывал землю, стрелял в тех, кто хотел согнать его с нее, старался не попасть под чужую пулю. Во время снежных бурь вместе со всеми терпел пытку холодом и голодом. Хорнис пытался перебраться на юг, но там все было заражено. В конце концов он вернулся и здесь, где, как говорили, ничего не осталось, нашел себе прибежище. Здесь его и настигли Тря Дня Мрака. Хорнис лежал в подвале на раскладной кровати и чувствовал, как весь мир раскалывается и обращается в пыль. Тектонические толчки в этой местности были не так сильны, но шквальные ветры и громы бушевали вовсю. Где-то далеко исчезали острова и целые континенты, и толщу океана прорывали новые земли. Полюса оседали, и вода заливала побережья. Когда солнце в первый раз появилось на горизонте со стороны прежнего запада, Хорнис почувствовал, что собственная жизнь перестала иметь для него какое-либо значение. В течение месяца он пребывал в апатии и отупении, пока однажды его не вывели из этого состояния характерный громовой шелест и полоска белого инверсионного следа в небе. С минуту Хорнис бессмысленно пялился на нее, потом до него дошло. Ракета! Она уходила вверх под крутым углом, неся в боеголовке смерть кому-то на другом конце света. Хорнис часами прочесывал леса, отыскивая тех, кто ее запустил, пока не наткнулся на все еще дымящийся колодец пусковой установки. Людей рядом не было. Смертный приговор далекому врагу был подписан много лет назад и зафиксирован в электронной памяти пусковой установки.

С этого дня Хорнис начал новую жизнь. Построил деревянный дом, загон для зверей, которых ловил в лесу и на окраинах разрушенных городов и сел.

Он проводил много времени, наблюдая за ночным небом. Время от времени ему удавалось заметить точки, прочерчивающие линии между новыми созвездиями южного неба. Он знал, что ракеты взлетают, подчиняясь программам, заложенным в память компьютера. Только старых мишеней уже не существовало. Ракеты улетали в сторону территорий, на которые были когда-то нацелены, неся с собой химическую, бактериологическую или ядерную смерть, поражая случайным образом ни в чем не повинных людей. Если, конечно, там, куда они попадали, жили люди.

Воздушная база, облюбованная Хорнисом, была превосходно оборудована. В подземельях уцелели компьютерные системы, часть которых он перепрограммировал для своих целей. В техническом отделении находились три боевые машины и другие, менее громоздкие средства передвижения. Легкие краны, используемые в ангаре, Склады запчастей и вооружения.

Мастерские, генераторная и вместительные баки с горючим для самолетов. За первый год ему удалось обнаружить и обезвредить шесть ракетных установок в радиусе сто километров. Последующие годы добавили ему опыта. Теперь он изучал поведение муравьев, пчел, траву, рельеф местности, типы почв и еще сотни других факторов, способных указать на присутствие подземных шахт. Он распознавал подземные пустоты каким-то особым инстинктом, подталкиваемый неотвязными мыслями об упрятанных в глубине часах, которые неумолимо отсчитывают сроки чьих-то жизней, пока не наступит время пуска, закодированное чьими-то руками в бесчисленных автоматических пусковых установках на всех континентах. Люди закончили войну через полтора часа после начала. Лишенные обслуживающего персонала, пусковые установки продолжали ее вести. Эту войну не мог остановить космический характер катаклизма, который переживала Земля.

Тринадцать лет уже не приказы извне вышибали ракеты из пусковых шахт. Они самостоятельно реагировали на самый слабый радиосигнал.

Пролетевший в стороне самолет мог вызвать непредсказуемую реакцию. Ракеты вынудили выживших после катастроф людей пригнуть голову к земле.

Именно тогда и стали шириться слухи и легенды о «Голове Кассандры». Сначала Хорнис над этим только посмеивался. Но как и в других, в нем тоже пустили ростки зерна беспокойства. И очень скоро он стал их жертвой. Никто и никогда не видел этой ракеты. По слухам, ее установили в последние недели перед войной.

Одну-единственную. Предназначенную для тех, кто останется в живых: Способную уничтожить жизнь на всем земном шаре. Запрятанную безумцем в глубокой шахте, готовую стереть с лица земли все что уцелеет. Никто не знал, где она находится.

Каждый раз, когда Хорнис находил очередную шахту, ему казалось, что Она в ней. Он держался за эту надежду и одновременно боялся поверить в нее. Хорнис отдавал себе отчет в том, что хоть и научился расправляться с предохранительными системами обычных ракет, вторжение в управляющий отсек бункера «Кассандры» почти наверняка шансов на успех иметь не будет.

За каждую «обычную» ракету он получал от заказчика вознаграждение золотом и натуральным продуктом. Заказчик платил Хорнису независимо от того, откуда сам приезжал и как: по воздуху или на конях и волах. Ему платили какие-то неизвестные правительства и сельскохозяйственные фактории. Его трофеи — трофеи Великого Следопыта — всегда были одними и теми же.

Наконечники импульсного кабеля, приводящего в действие запальную систему. Первый трофей висел над дверью комнаты. Хорнис повесил его на большой прямоугольный щит, обтянутый шкурой бенгальского тигра.

Именно в этой комнате Джефферсон разложил на столе рулоны карт, ворохи снимков, сделанных со спутников, чертежи местностей до катаклизма.

— По нашему предположению, она находится где-то в этом районе, — сказал Джефферсон, обводя пальцем один из квадратов сетки. — К сожалению, ни мы, ни испанцы, ни русские — никто не знает этого наверняка. Более того, из-за тектонических смещений земной коры и полного исчезновения командных пунктов мы не можем установить, кто и каким образом поместил ее туда. Нам ничего не известно, кроме того, что где-то здесь сосредоточены огромные количества стали и подземных пустот явно искусственного происхождения.

— Я немного знаю те места, — сказал Хорнис. — Я был там в прошлом году.

Он замолчал и, подперев руками подбородок, из-под прищуренных век рассматривал карту, словно стараясь отыскать что-то в памяти. От кончиков пальцев по рукам и спине к ногам побежали мелкие иголочки. Хорнис уже знал, что возьмется. Он чувствовал, что снова приближается Большая Охота.

— Хорошо, я попытаюсь еще раз, — медленно сказал он, — только никаких полетов, никакого радио. Ничего, что могло бы инициировать запуск.

Джефферсон сложил остальные карты.

— Сколько тебе нужно времени?

— Полгода.

— Материалы, снаряжение?

— Ничего, у меня все есть.

Пообедав, они заправили баки горючим, и после короткого прощания самолет покатил к взлетной полосе. Хорнис не стал провожать его. Он вернулся в дом и открыл шкафчик с пластинками. С минуту раздумывал, что поставить на проигрыватель, потом наугад достал диск из середины стопки и прочитал на кругляшке: «И. Штраус. ПРЕКРАСНЫЙ ГОЛУБОЙ ДУНАЙ.» Первые звуки вальса потонули в реве двигателей взлетающего самолета. Но потом музыка заполнила всю комнату.

Теодор Хорнис вел бронетранспортер, стараясь держаться поближе к дороге. Асфальт был уже порядком побит, но ему удавалось объезжать высокие насыпные холмы и воронки от бомб, поросшие буйной растительностью. Кое-где дорогу преграждали груды поваленных деревьев. Тогда ему приходилось останавливаться и прибегать к помощи гидравлического крана, установленного на корпусе. Хорнис то и дело переезжал дорожки, протоптанные караванами зверей и людей и ведущие в самые разные стороны. Люди искали места для поселения или уже построенные жилища, звери же, наоборот, старались забраться в самую глушь, где их никто не сможет потревожить. Температура держалась возле отметки 40 °C, но воздух был относительно сухим. Хорнис нечасто пользовался машиной. После случившейся с ним перемены она служила ему передвижным складом оборудования при поисках пусковой установки. Если в ней не было необходимости, он ездил на коне или даже ходил пешком. Так было удобнее. Теперь Хорнис думал только о Ней. С Ней говорил, Ей угрожал, о Ней молил судьбу. И делал все, чтобы подготовить себя к работе.