Представим себе гроссмейстера, который пропускает один турнир, другой, третий, четвертый, пятый, отклоняет шестое-седьмое-восьмое приглашение. Не играет год, другой, хотя вроде бы остается здоровым. Вывод болельщиков-поклонников вскоре же будет почти однозначным: значит... повредился головой. Еще бы - отказывается от неплохих, заслуженных заработков, теряет рейтинг (снижает), имя его тускнеет, он выбывает из борьбы.
А по сути - не участвует в гонке.
Но может быть, он захотел всего-навсего... как ни непривычно, я чуть было не написал неприлично, это звучит, отойти в сторону, присмотреться к шахматам со стороны, как это сделал, допустим, Эм.Ласкер - после проигрыша матча Капабланке в 1921-м году.
Но такого рода соображения публике обычно остаются непонятными совершенно; что более чем естественно: успех надо развивать, поддерживать, надо кушать, что подают, дают - бери, бьют - беги. Другим, тоже гроссмейстерам, не столь известным, скажем, такого рода приглашения (на столь высокопрестижные, а следовательно, совсем неплохо оплаченные) турниры и не снятся. Что это еще за капризы?... Что за простой? Я - человек простой, так объясните мне этот простой (извините за рифму).
Ну, а если все дело в том, что - всего-навсего! изменились условия? И внешние и, главное, быть может, внутренние, уже не устраивают гроссмейстера? Может быть, та турнирная обстановка - вообще и на ожидаемых турнирах в частности - его как творческую натуру уже не удовлетворяет; а он ее (не натуру, понятно, а обстановку) переменить - в отличие от Фишера, который менял-таки и освещение и помещения даже увы, не тот авторитет, не то "нахальство"! - не может?
Представим себе, нет, даже не писателя, журналиста, который с чемоданчиком материалов, пусть для очередного очерка, занимает многокомнатный особняк - с условием, что через неделю выйдет из него с готовым произведением. Проходит две-три недели, все сроки нарушены; а ведь его снабжали продуктами; с горячей водой, отоплением, освещением тоже было в порядке, все коммуникации действовали отлично. Почему же нет очерка, ну, хоть какого-то, хоть халтурного? Заболел - это первое предположение. Если же он появляется на публике вроде бы (!) здоровый телом, значит, искомый и непреложный ответ очевиден болен духом. В таких условиях и не написать ничего?! Многим, если почти не всем, невдомек, что у него, как, допустим, в наихудшем "фединском варианте", - не получилось. Очерк не вытанцовался. Никакой. Несмотря на усилия, несмотря на много(несколько) недельные уже размышления, несмотря на то, что перепорчена пара килограмм бумаги, несмотря на то, что журналист пробовал писать в разных комнатах, в том числе в туалете, в ванной, забирался на чердак, на крышу, спускался в подвал. НЕ РАБОТАЕТСЯ. НЕ ВЫХОДИТ. Сон вдруг - а почему бы и нет? - рассортировался, расстроился, "что-то с памятью моей стало" (даже!), какие-то пошли (и прошли, слава Богу) сбои в организме. Не работалось в этом особняке, надо бы попробовать другой. Или - вообще переждать этот соннорасстройный, скажем так, период. Надеемся, что журналиста, писателя тем более, если он объяснится доходчиво, извинят многие, а то и очень многие...
А шахматиста - наверное, не очень. И не все, и не многие. И будут по-своему, в чем-то пусть даже и не по самому-самому большому счету, правы: ведь шахматы, что ни говорите, - спорт. Пусть на треть (раз уж это - игра-спорт-искусство-наука), пусть на одну только четверть... Налицо уклонение от борьбы. Но ведь, добавим мы, от борьбы-творчества. Но ведь - от борьбы-науки. Процесс и научного творчества вполне может "не пойти", потребовать передышки.
Фишер пробовал намечать, скажем так, какие-то, кое-какие соревнования для себя - в период "столь долгого отсутствия": длительные и, судя по всему, тщательные переговоры с Анатолием Карповым, прибытие (прилет) в Белград на матч со Светозаром Глигоричем и внезапный отказ и от одного, и от другого матча... Были, конечно, и другие полувыходы, о которых мы просто не знаем.
Не сложилось, не получилось, не складывалось, общий комплекс условий оказался не тот...
Сколько было разговоров по поводу мучительных, длительных перипетий, малоэнергично выражаясь, созданных, организованных Фишером перед матчем в Рейкъявике, возникших, да, явно по его и только его вине! В чем - только - и как только его не обвиняли.
Между тем сейчас, по прошествии десятилетий, просматривается не столько хитрый замысел (план), построенный с целью повлиять на душевное состояние Б.Спасского, сколько пожалуйста, не удивляйтесь, дорогие читатели, это - мое частное, сугубо, как всегда, личное мнение - поиск, установление оптимальной (ориентируясь на собственное, да, "эгоизм" налицо, состояние) даты начала матча. И, во-вторых, своего рода, хотя почему это "своего рода"? просто - обретение некоторой, внутренней же, свободы.
Если уж не свободы, то меньшей зависимости от околошахматных чиновников (в одного из них превратился, к глубочайшему сожалению, сам Макс Эйве, тогдашний президент ФИДЕ, впрочем, проницательно сочувствовавший Р.Фишеру, шедший у него на поводу не как у капризуна, но как у творческой личности, у которой вполне могут быть зацепки, задержки, сбои и т.п., и т.п.).
Фишер как бы приглашал Спасского: Борис, пойми, услышь, ощути смысл моих "метаний". Ведь я их - других, этих Других хотел бы вообще послать куда подальше. И начать наш матч в очень удобной для нас обоих обстановке, атмосфере, в удобное (взаимно) время, да и так, чтобы заработать поприличнее. Для Фишера повышение гонораров - естественно, одно из средств (наиболее понятных публике, а может быть и единственное ей понятное средство) повышения престижа шахмат, как игры совершенно особой, которая не только "ничем не хуже скрипки" (М.Ботвинник), но не хуже и гольфа, тенниса, бокса. Здесь вспоминается обещание Фишера получать за свои матчи никак не меньше, чем Мохаммед Али получает (получал в то время) за свои.
Кажется, Роберт выполнил это, сдержал слово. Они сравнялись - высший общий призовой фонд матчей М.Али и Р.Фишера - 5 миллионов долларов. Если ошибаюсь, поправьте меня, пожалуйста.
Предрейкъявикская эпопея разворачивалась на глазах у всего шахматного - и не только чисто шахматного - мира. И осталась во многом, если не во всем, непонятой. Задним числом исправить положение представляется почти невозможным.
Чтобы получить достойного соперника - в матч-реванше, Фишеру пришлось в течение ровно 20-ти лет "проверять" Спасского, который так и не стал суперпрофессионалом, однако, в деле особо успешного освобождения от влияния шахматных и возлешахматных чиновников, "неподходящего" государства, добился впечатляющих успехов. Второй матч с Фишером, а затем и с одной из сестер Полгар, подвел двойную, вероятно, заключительную, черту под шахматной карьерой Бориса Васильевича. Быть может, самого переутомленного из всех чемпионов мира, не считая самого первого - В.Стейница...
Спасского подвела неточность, некоторая несвоевременность СТАТУСИЗАЦИИ. То есть самоопределения, самоосознания. Фишер, конечно, помог ему благополучно (да, и от слова "получать") сойти со сцены, сделать это плавно и вместе с тем решительно, Фишер обеспечил его не только, а может быть, и не столько, в материальном смысле, сколько в духовном. Показал своего рода (опять-таки!) пример утонченной (+уточнения) статусизации. Ведь сам Бобби до Кюрасао был щенком, грубо говоря, кидавшимся на трон, в лоб штурмовавшим бастионы старших. Годы, годы и годы, в том числе пропущенные из-за инцидентов в Сусе (Тунис) на межзональном турнире, трехлетие пропущенное просто по личному желанию (что тихо потрясло, помнится - обоюдное осознание тут тоже не было на достаточной высоте, - весь шахматный мир)...
Спасский после Рейкъявика жил "абы как", вырвавшись во Францию, плыл по волнам очередных подходящих (и не очень) турниров. Матч с Карповым, считаю, травмировал его значительно. А чем же, в сущности, стоило заниматься, безусловно избавившись от "Угрюм-Бурчеевых" отечественного розлива? Наверное, подготовкой к... матч-реваншу с историческим противником. Если бы такая, целенаправленная - даже и не без соответствующих заявлений (а почему бы и нет?), - деятельность, осуществляемая, конечно, с изрядной долей (привнесением) профессионализма, была налицо, глядишь, и у самого Фишера было бы поменьше "шатаний", поглядываний на Глигорича, на самого Карпова.
