Затем такси свернуло налево и поехало вдоль Сены. Через грязные воды знаменитой реки во многих местах были переброшены чудные мосты, каждый из которых отличался собственным, неповторимым стилем. У парапета на набережной целовалась парочка, а справа от нее показалась из-под изогнутой арки моста длинная баржа, и в памяти Алекса немедленно ожили болезненные воспоминания о ночи, проведенной с Клаудией в номере отеля "Уолдорф-Астория". Там на стене висела акварель с изображением баржи на Сене.

Но такси уже свернуло с набережной в лабиринт узких улочек, проложенных между совсем древними зданиями. То и дело им встречались необычные памятники, церкви и небольшие дворцы. Алекс был поражен, когда ему на глаза попалась вывеска с изображением золотой конской головы символом скотобойни, откуда конину поставляли в самые изысканные рестораны.

Тем временем такси повернуло еще несколько раз и въехало во внутренний двор старинной усадьбы, каменные стены которой сияли первозданной белизной. Широкая терраса, вымощенная прямоугольными плитками, вела к двойным деревянным дверям, выкрашенным в светло-коричневый цвет. Это место Алекс уже видел на страницах присланной ему брошюры, перечитанной им бесчисленное количество раз. Это и был Институт Восточной Европы.

Держа в руке чемодан, Алекс вошел в здание. В вестибюле он миновал двух молодых людей в просторных рубашках-поло и джинсах, оживленно обсуждающих по-французски отношения между Лениным и его женой Крупской.

Кабинет директора располагался на первом этаже, однако путь туда преграждали сразу две секретарши, сосредоточенно мучившие свои пишущие машинки. Алекс представился, и одна из секретарш - пожилая женщина с седыми волосами и скошенным подбородком, уставилась на него с каменным выражением на лице. Алекс еще раз повторил свое имя.

- Ах да, мосье Гордон, - сказала она наконец. - Мы не ждали вас так рано.

Она оставила в покое машинку и исчезла за внутренней дверью. До Алекса донесся приглушенный разговор, причем, кроме секретарши, он расслышал сразу два мужских голоса, которые что-то говорили напряженным шепотом. Скрипнула и с грохотом захлопнулась какая-то дверь - скорее всего вторая дверь, ведущая из кабинета директора. В следующий момент секретарша вернулась. На ее верхней губе выступили крошечные капельки пота.

- Господин Мартино вас примет, - холодно сказала она.

Алекс постучался и вошел в кабинет. Еще до того как пожать руку директору Института, он окинул комнату быстрым взглядом. Разумеется, в дальней стене была еще одна дверь, а в пепельнице на столе лежали две недокуренных сигареты разных марок. Одна была американской, вторая французской; вонючие сигареты марки "Голуаз" сами французы вежливо относили к сорту "брюн" - черные. Рядом с пепельницей валялась пачка "Кента" и зажигалка, и Алекс сообразил, что "Голуаз" курил посетитель, выскочивший из кабинета в такой спешке.

- Добро пожаловать в Париж и в наш Институт, мосье Гордон!

Мартино оказался худым человеком с бледным узким лицом. Карие глаза, казавшиеся особенно большими из-за сильных очков в тонкой оправе, постоянно моргали, выдавая странное волнение директора. Двубортный пиджак свободно болтался на его узких плечах.

Мартино пожал Алексу руку, и на губах его наконец появилась улыбка.

- Мы не ожидали, что вы приедете так рано, - сказал он и снова моргнул.

- Я вылетел вечерним рейсом, - пояснил Алекс.

- Да, да, я понимаю.

Мартино сидел за столом совершенно прямо, словно аршин проглотил. На столе перед ним аккуратными стопками были разложены бумаги, папки с документами и журналы. В узком деревянном стакане торчали заточенные карандаши, второй стакан был заполнен канцелярскими скрепками, а за его спиной висела на стене большая карта Восточной Европы и Советского Союза.

Беседуя с Алексом, директор понемногу пришел в себя и расслабился. Он рассказал Алексу о распорядке рабочего дня и правилах Института, а также просветил относительно практических вопросов его пребывания в Париже. В частности, директор предложил ему арендовать одну из квартир, в которых жили предшественники Алекса, заверив, что все они располагаются в тихих живописных районах и находятся в отличном состоянии. Алекс согласился и вышел, пообещав на прощание пообедать с Мартино в конце недели.

Через полчаса он снова был в такси, намереваясь подыскать себе подходящее жилье. Он осмотрел несколько квартир в разных частях города, одна из которых была рядом с Оперой, а две другие - почти что на Елисейских полях. Свой выбор он остановил на четвертой квартире и сделал это, во-первых, потому, что она находилась на Левобережье, в самом центре Студенческого квартала, а во-вторых, потому что она находилась в мансарде высокого семиэтажного дома, и из окон ее открывались потрясающий вид на Нотр-Дам и захватывающая дух панорама башенок, бастионов и острых, как иглы, шпилей Иль де ля Ситэ.

Он пообедал в знаменитом "Брассери Липп" на бульваре Сен-Жермен, сев за столик на открытой веранде, откуда была хорошо видна старая церковь и толпа знаменитых писателей, фотомоделей и кинозвезд, которые собрались на противоположной стороне улицы вокруг "Кафе де Маго".

Он заказал шукрут - свинину с картофелем и кислой капустой - блюдо, на котором специализировалось заведение.

Через несколько минут официант посадил за соседний столик двух пожилых французов - Алекс оценил их возраст примерно между шестьюдесятью пятью и семидесятые годами. Он не мог не слышать их разговора, а его докторская степень подразумевала хорошее знание французского, поэтому ему не составило никакого труда следить за развитием беседы двух стариков.

- Знаешь, Пьер, - обратился один к другому, и его красивое лицо просияло. - Я влюблен.

Его приятель, седой старик с красным лицом, наклонился к нему.

- Расскажи мне о ней, - попросил он.

Счастливый влюбленный принялся описывать свою возлюбленную, особо остановившись на том, как сверкают по утрам ее глаза, какого цвета у нее волосы, какая мягкая и бархатистая у нее кожа. Со страстью в голосе он рассказывал о ее манере говорить, о том, какую гамму цветов она предпочитает в одежде, какие книги и стихи любит. Затем старик яркими красками описал их прогулку в парке и то, как солнце падало на ее лицо, как ветер играл ее волосами, отметив мягкость ее голоса и не забью про волшебную нежность ее прикосновений.