И тут в самый раз завязалась песня, а вечер подготовил ей свой плацдарм, когда зазвучало мощное меццо-сопрано Ирины Павловны «Не покидай меня, голубчик. С тобою не увидим мы страны другой, страны другой…».
Все выше поднималась кривоносая черноклювая заморская птица. А с неба вместе с дождиком все еще сыпались ржавые железные гвозди, болты, крышки от консервных банок, и это было связано с именем товарища Калинина. Дождик еще плакировал землю, исчезнувшую в дыре бедную Адолию, а рядом с дырой все еще сидели Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья, и также спал безмятежным сном Никаноров, а в прежние времена сажинские мальчишки приспособили дыру, чтобы смотреть на другую сторону земли, и, как они полагали, если особо густо закоптить стеклышки, то можно увидеть Америку, и уже широкими и властными ногами двигался Васька – кривая труба, наш знаменитый сантехник, которого всегда выбирали во власть пока еще местного характера, но всем было понятно, что он консеквентно двигается дальше, и он на ходу бросал жестко «Нельзя одинаково улыбаться гражданам иностранного происхождения. Надо прекращать коксовать демократию. Доигрались!», и тут же предложил закрыть дыру досками, чтобы не было никаких связей с потусторонней Америкой.
– Погодите! – возвысил голос Олег Иванович Сычугин, компьютерный мастер. – Почему досками? Почему только доски? Вы меня извините, Василий Никанорович, но закрыть дыру только досками, это не решение проблемы. Я, конечно, не архитектор и в сантехнике не сильно разбираюсь, хотя и на вас жалобы, что вы не Энштейн.
– А я и не хочу быть Эбштейном, – резко возразил Васька-кривая труба. – У меня нет денег в Швейцарском банке, и налоги я плачу.
– А с чаевых тоже платите?
Но Васька-кривая труба резко повернулся, не отвечая на выпад, и пошел вдаль.
– Про Эпштейна, вернее, про Энштейна я, конечно, зря дал ему прямо в руки такую козырную карту, да еще добавил про налоги, будто он чаевые берет и кладет себе в карман без всякого зазрения совести… А истинно хочется сказать по-современному, хоть Васька злопамятный черт.
Эх, бывать ли грозе грядущей, да, вижу я, как небо потемнело, и молния кривой трубой уже свернулась в жестоких тучах, и воздух опустел вокруг меня, пускай, не славы добиваюсь, а лишь любовью дышит голос мой, пускай они меня подслушивают по телефону, по Интернету – пускай, а я свою идею брошу им, которым, и голос мой пускай взовьется хмелем торжества:
тут, на этом самом месте, построить надо, нет, воздвигнуть памятник – предупреждение людям планеты нашей, летящей в мировом пространстве, в честь юной горестной невесты, и прорвавшейся сквозь сумрак будней зарей прощальной написать слова предупреждения:
ОПАСАЙТЕСЬ ЛЕГКОМЫСЛЕННОГО ОБРАЩЕНИЯ
С ИНТЕРНЕТОМ
А там, в туманной высоте,
ДА НЕ ИССЯКНЕТ ВЕЧНАЯ ЖАЖДА ЛЮБВИ!
Олег Иванович Сычугин устало склонил свою голову на грудь. На его голове еще было много волос, и по самой середине неспешно катил серебристые воды ручей, его истоки брали свое начало из мифо-эпической эпохи. Прошлое – вот оно! Только мы вместе с Олегом Ивановичем смотрим в будущее.
Энергетика его мыслей была столь мощной, что мы, собравшиеся у дыры, сразу же воплотили их в жизнь. Только мы добавили памятнику функциональный момент, поставив тут Народный Дом.
Здесь могли собираться коллективы самодеятельности, и в нужное время свил бы свое гнездо штаб по выборам в местное самоуправление.
Побежденные густой кровью энергетической мощи Сычугина, мы увидели, вернее, познали чудо рождения Народного Дома. (А вдалеке как бы еще слышался голос Олега Ивановича: «Любовью голос дышит мой, любовью…»)
Мы все были свидетелями, как на семнадцатом этаже Народного Дома мужской и женский хор добровольного союза рабочих и служащих исполнял песню-плач, и руководил хором местный композитор Араб-оглы, и к небесам, на наших глазах, поднимался грустный музыкальный цветок, и когда женская группа хора пела «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в стране далекой, назовешь меня женой», то мужская группа отвечала: «Милая моя, не возьму тебя… sorry… sorry… не возьму тебя…».
И Англичанин, который уже почти совсем превратился в точку, спустился и, широко раскинув крылья и стараясь расслышать слова и понять, что же с ним произошло, некоторое время молча парил, а потом каптировался в посветлевшее утреннее небо.
РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА
Как прекрасно ночное небо, когда беззвучно горят звезды, планеты. Ты невольно мечтаешь о вечности. А есть ли на других планетах иная жизнь – вот что тебя волнует!
Как говорят астрологи, тамошние обитатели каждый день принимают душ вожделений. И ты с горестью вздыхаешь, думая о своих соседях: они купаются в шампанском. Потолки в их ванных комнатах зеркальные. Убого. Поистине, с тоскою в сердце ты смотришь телесериалы об их ночных оргиях… Что ж тебе-то делать? Есть ли средство, способное избавить тебя от вечерних или ночных кошмаров? Оказывается, есть! Ликуй, землянин! Это HORVATIN… всего одна таблетка – и ты испытаешь утробное чувство счастья. Даже зависть к соседям, живущим за высоким забором, в многоэтажных особняках, не ужалит тебя коварной змеею. Ты ощутишь себя заново родившимся
ПЕРВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ НА ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ.
У тебя есть чувство Парижа? Тогда не медли – езжай в Париж. Выиграй поездку в Париж. Несколько восхитительных дней в Париже, которые, мы обещаем, Вы не забудете никогда! Для этого пришлите три крышки от пачек сигарет Vogue и полностью заполненный специальный купон!
И помните: чем больше купонов и крышек от пачек сигарет Вы пришлете, тем больше Ваш шанс выиграть!
МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:
КУРЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ
– Зоя! Откликнись. Я люблю тебя! (Одинокий человеческий крик к небесам).
С первыми лучами солнца, возвестившими в Сажино о начале утра, скорбный памятник – предупреждение замигал, словно в компьютерной программе некорректно выполненной, начинка его то хмурилась, то растягивалась в нахальную ухмылку, да весь многоэтажный памятник не стоял на месте, даже принимал непристойные позы, а солнце все выше поднималось, а в садах все громче пели «ци-уит-уит» горихвостки, «чок-чок-чок», «чр-чр-чр» славки, зазенькали овсянки, и, наконец, ударили трелью жаворонки, и вскочил с земли Никоноров, ошалело посмотрел на солнце и побежал к шестичасовому утреннему поезду, и, прежде чем стала понятна при ярком свете дня несуразность всего этого сооружения, солнечный ветер легко его подхватил и понес прочь с площади, освобождая нашу родную дыру, из которой совсем не заспанная, но в помятом платье, уже выбиралась Адолия, держа в руках серебряные вилки и ложки, к большой радости сестер Веры, Надежды, Любви и особой радости матери их Софьи, которая еще в руках Адолии пересчитала спасенное серебро и тут же сказала:
– Скорее в сад к свадебным столам.
Уведем на некоторое время яркий свет мощных софитов, убивающих тайну дыры, где не совсем по своей воле оказалась Адолия, а точнее, если так можно выразиться, уведем темя нашей жизни – солнце, которое уже щедро подогревало новый день, и обратимся к событиям, произошедшим именно в это утро (по понятным причинам, мы не можем назвать то место, где это вершилось), а именно, в это утро полковник госбезопасности Дон Хуан де Сантис (имя вымышленное) готовил для своей супруги, независимого детектива, следователя-любителя по особо важным делам, красавицы Лолиты (имя вымышленное), кстати, Лолита имела два высших образования, окончив с отличием Инженерно-строительный институт и юридический факультет Университета, и ее полные губы змеились в улыбке, когда она позволяла себе стрелять с двух рук даже из старинных дуэльных пистолетов, излишне упоминать о ее лингвистических способностях (щелкала иностранные языки, как белка орешки), и она тайно (потому что для души, нельзя это выносить на показ, так она считала) любила классическую музыку, Шопена и особенно «Симфонические этюды» Шумана, которые она успешно играла с педагогом дома, где во всей полноте проявился ее темперамент, ее увлекала сложная ритмика в произведении Шумана, она восхищалась и духовной музыкой английского гения Генри Перселла, и единственным диссонирующим звуком в симфоническом образе Лолиты была ее сильная близорукость. Этот незначительный недостаток заставлял ее носить черные очки (минус восемь с половиной диоптрий). К сожалению, в темных очках она сразу становилась похожей на штатного сотрудника органов или, в лучшем случае, на резидента одной из иностранных разведок. Не выручали в этом смысле и светлые очки в золотой оправе. Музыка бездны, всегда звучавшая в ее небольших ушах, прикрытых мальчишеской прической ее светло-каштановых волос, заставляла Лолиту выезжать на дело с маленькой коричневой сумочкой, где она хранила сигареты, средства мобильно-интернетовской связи и пистолет-зажигалку. Лолита (увы всем нам, и, в первую очередь, ее супругу-полковнику) много курила. Не раз и не два полковник просто пальцем показывал на тревожную надпись на пачке сигарет:
