— Вот, пожалуйста, прямо вам: «Гвардейцы-полтавчане, нас ждет Днепр. Сегодня вся наша страна, весь советский народ услышали о нас. Как более двухсот лет назад русские чудо-богатыри у Полтавы разгромили иноземных захватчиков, так и мы, гвардейцы, разгромили немецких оккупантов. Советский народ сказал нам спасибо. Родина салютовала нам. Наше боевое знамя овеяно новой славой победы.

Мы полтавчане! Это звучит гордо. Сегодня в торжественный день мы еще раз присягаем Родине: мы умножим славу русского оружия в боях; мы очистим родную землю от немецко-фашистских захватчиков.

…Пас ждут еще тысячи советских людей, изнывающих на каторге гитлеровских оккупантов. Нас ждут родные берега Днепра. На салют Родины ответим новыми боевыми подвигами.

За родной Днепр! За Родину! Вперед, гвардейцы-полтавчане!»

Для нас «вперед» в настоящий момент означало форсированное продвижение к Кременчугу. Именно там ждали нас измученные неволей советские люди, о которых говорилось в листовке…

Ночная темнота медленно таяла. Мягкая серая пелена, редея, оставляла везде холодные влажные следы. Дивизия уже выступила по двум маршрутам, и я догнал колонну 42-го гвардейского полка на своем неизменном «виллисе».

Проехали несколько километров. Выскочили на железнодорожный переезд с маленькой будочкой. За переездом веером расходились наезженные и истоптанные колеи нескольких дорог. Из-за будочки выскользнула фигура красноармейца-регулировщика.

— Товарищ генерал, — поспешно сказал солдат, — вы поосторожнее, это место простреливается немецким пулеметом.

— Что за чепуха? Откуда простреливается?

— А из во-он той будки стрелочника простреливается. Немцы там.

— Быть того не может! Откуда там немцы? Дивизия наша прошла туда?

— Прошла дивизия.

— Ну, так какие же немцы могут быть здесь?

— Не знаю какие, товарищ генерал. Наша дивизия прошла, а там немцы…

Я посмотрел в сторону будки. До нее было метров 500, и выглядела она совсем мирно.

— Нет, ты что-нибудь перепутал, — сказал я солдату. — Неоткуда тут немцам быть. Нету там никого.

— Да как же нету, товарищ генерал, когда они стреляют? — прямо с отчаянием, оттого что я ему не верю, ответил парень. — Вот только перед вами очередь дали!

Было видно, что красноармеец говорит правду. Да и зачем ему врать? Не шутки же шутить его оставили на переезде. Я еще переспросил:

— Давно дивизия прошла?

— Да нет, совсем недавно. Можно сказать, только что и прошла.

«Виллис» благополучно миновал переезд.

По ту сторону железной дороги тянулись сжатые поля, влажные от ночной росы. Поехали по левой дороге. Вскоре показалась околица какого-то села: покосившиеся плетни огородов, сараюшки, баньки. Я развернул карту. Как будто бы для села, лежащего на левом маршруте дивизии, рановато.

— Федоров, — обратился я к водителю, — что-то больно быстро мы до села доехали.

— На хорошей скорости ехали, товарищ генерал, — с некоторым даже самодовольством ответил находчивый шофер.

Выехали на обычную деревенскую улочку. Справа и слева в палисадничках укрылись хатки. Тихо, время раннее. Улочка вывела нас на площадь. Площадь тоже самая обыкновенная, сельская. Но на ней я увидел такое, от чего можно было, по меньшей мере, удивиться. Посередине площади стояла походная кухня, уютно дымя трубою, а вокруг суетились с котелками и кружками готовящиеся к завтраку гитлеровцы.

— Федоров, — вполголоса, чтобы не привлекать внимания фашистов, сказал я, — быстро разворачивайся и — ходу.

Машина взревела и рванулась в обратную сторону. Гитлеровцы, еще более ошеломленные, чем мы, видимо, не сразу поняли, в чем дело, и не сделали никаких попыток преследовать нас.

— Куда теперь, товарищ генерал? — спросил Федоров, едва мы выехали из села.

— Давай обратно, по старому следу. Да не сбейся смотри. И быстрее!

Вскоре мы вновь оказались у знакомого переезда. Не успели затормозить около будочки, за которой укрывался регулировщик, как слева ударила пулеметная очередь. Мы быстро вытащили из машины рацию, укрылись в канаве, и Персюк стал налаживать связь с левофланговым 42-м полком, чтобы уточнить его маршрут.

Когда снова уселись в машину, адъютант лейтенант Скляров, заметив улыбку на моем лице, сказал:

— А вы словно очень довольны приключением, товарищ генерал!

— Конечно, доволен. Все основания, так сказать, для этого имею. Во-первых, все кончилось благополучно. Уже хорошо. А самое главное то, что отступающие немцы оказались фактически у нас в тылу.

— А разве это хорошо? — усомнился адъютант.

— Не хорошо. Отлично это! Ведь немцы-то не наступающие, а откатывающиеся на запад. Значит, мы наступаем так быстро, что упреждаем их отход. Они отступают на Кременчуг. А мы можем прийти туда раньше, взять город будет легче. Фашистам, если мы возьмем Кременчуг, зацепиться будет не за что.

Скляров заулыбался:

— А я, признаться, как-то об этом и не подумал.

Для меня наше маленькое приключение, у которого могли быть большие, во всяком случае для меня, и неприятные последствия, оказалось подтверждением мысли о необходимости увеличить еще более темп нашего марша на Кременчуг. Спешить, надо было спешить изо всех сил. С этими мыслями я бросился догонять ушедшую вперед дивизию.

Гитлеровцы отступали, злобно огрызаясь. То там, то здесь вспыхивали схватки с арьергардами. Но всерьез закрепиться на каких-то удобных рубежах и дать нам решительный бой противник не сумел.

Серьезное сопротивление мы встретили уже на окраинах Кременчуга 29 сентября.

Форпосты немецкой обороны в пригороде мы сбили довольно успешно. Но в окраинных кварталах северной части города завязались жестокие бои. Каждый дом, занятый фашистами, был как крепость, и штурм его требовал значительных жертв. Я задумался над тем, какой бы применить маневр, чтобы выбить противника из городского района с минимальными потерями. Не успел еще ничего придумать, как пополудни пришел приказ: дивизии выйти из Кременчуга и расположиться в районе села Недогарки, севернее города, километрах в пяти-шести от него.

Причины такого передислоцирования были мне понятны. К Кременчугу уже подтянулись другие дивизии нашей армии, сил которых было вполне достаточно, чтобы сломить сопротивление врага и овладеть городом.

Мне предстояло выйти к Днепру и провести рекогносцировку, чтобы определить места, наиболее удобные для форсирования великой реки. Она и сама представляла трудную преграду на пути наступающих войск. К тому же мы вышли на левый, низкий, луговой берег Днепра, а фашисты организовали оборону на высоком, правом, создав там серьезную, глубоко эшелонированную систему укреплений. Точного расположения этих укреплений мы не знали. Не было исчерпывающих сведений и о местах сосредоточения немецких войск на правом берегу. Надо было, как говорит пословица, искать броду, прежде чем лезть в воду.

Целый день мы с командирами полков разъезжали вдоль нашей полосы на левом берегу Днепра. Поднимаясь на редкие прибрежные холмики, разглядывали в бинокли далекий правый берег, скользили взглядом по широкому, могучему течению реки и вновь упирались в песчаную крутизну противоположного берега. Выше по течению тем же занимались командиры соседней, 97-й дивизии.

Наконец мы наметили участок будущей переправы. Он казался подходящим потому, что в этом месте, примерно на середине Днепра, параллельно берегу тянулся низкий песчаный остров, поросший мелким кустарником.

— Понимаешь, чем здесь удобно перебираться? — спросил я Вавилова.

— Ясное дело, понимаю: при наших переправочных средствах все русло Днепра сразу не преодолеть.

— Да, кстати, товарищ генерал, — сказал командир 39-го полка подполковник Харитонов, — колхозники говорили, что можно воспользоваться бревнами от разрушенных изб, что в лощинке лежат.

— Воспользуемся и бревнами, — ответил я. — Только, сам понимаешь, это ведь капля в море. Сколько из этих бревен плотов связать можно? Пять? Десять? А сколько нам надо? Тут все придется в дело пускать: бревна, заборы, калитки. И пора уже начинать готовить эти самые «подручные средства». Давай командуй, обратился я к дивизионному инженеру подполковнику Н. М. Барышенскому.