– Останови, – приказывает префект сержанту за рулем.

Вездеход замирает.

– Минни! – окликает Корвин бредущего впереди худого, одетого в лохмотья человека.

Тот не оборачивается, напротив, ускоряет шаг, напрасно пытаясь затеряться среди двух десятков путников. Ноги плохо его держат, он постоянно спотыкается, “загребает” ботинками песок.

– Минуций Руф! Вы арестованы! – выкрикивает префект.

Человек в лохмотьях бросается вперед, но тут же спотыкается и падает. Хочет подняться, но не может, снова оседает на песок. Префект выпрыгивает из вездехода и направляется к Минни. Тот не двигается, продолжая лежать в нелепой позе – одна рука зарылась в грязные лохмотья, вторая откинута в сторону, пальцы скребут серые ломкие стебельки умершей травы.

– Минуций Руф!

Беглец медленно переворачивается на спину. В живот префекту смотрит черный ствол бластера.

– Глупо, – пожимает плечами служитель закона. – Если пошевелишься, мой сержант разнесет тебе голову.

– Я убью тебя прежде. Пес, вечно идущий по следу, ты сдохнешь и не оставишь потомства. А мне все равно смерть.

– Тебя ждет трибунал. И – скорее всего – направление на космическую базу. Это шанс остаться в живых, Минни. Поверь, я – твой друг, и не желаю тебе зла.

– Я же сказал, смерть. – Окиданные болячками губы Минни пытаются изобразить улыбку. Руку с бластером он опускает, но не делает даже попытки подняться, продолжает лежать на песке. – Почему ты никогда не чувствуешь себя убийцей, Корвин?

– Я всего лишь следователь. А ты – дезертир.

Другие путники не обращают внимания на их перебранку. Они бредут, как автоматы, торопясь перевалить за гребень холма. Через несколько минут они скроются из виду.

– Я не дезертир, – хрипит Минни. – Я не покидал базу, клянусь Лацием. Меня оттуда просто выбросило. Ты слышал о катапультах? Я решил их опробовать, и меня унесло не туда.

– Ты все расскажешь судьям трибунала. Отдай мне оружие. – Префект протягивает руку.

– Не-ет… – Лицо Минни искажается, рот кривится.

– Послушай…

Беглец вновь вскидывает руку с бластером. Но нажать на кнопку разрядника ему не успеть – голова лопается, брызжет красным, на префекта летят ошметки мозга и клочья кожи, – сержант пользуется старым проверенным стрелковым оружием. Несколько секунд Марк стоит неподвижно, потом пытается стереть с лица брызги. Наклоняется, вынимает из пальцев убитого бластер. Батарея на нуле. Минни не мог застрелить из этой штуковины даже воробья. Можно было его не убивать.

Всплывшая в памяти картинка исчезла. Интересно, если бы кто-то назвал по имени Корвина, какая бы сцена вспыхнула в памяти нынешнего патриция Минуция Руфа? Сидящий сейчас за столиком Минни никак не мог помнить смерть деда: зачатие всегда предшествует смерти. Но помнит – памятью отца-патриция – презрение окружающих и молчаливый бойкот, долгие годы обструкции, проклятие семьи, клеймо дезертира, унаследованное внуком. Позор патриция – вечный позор, его можно смыть только кровью.

Марк поднялся и неспешно вышел из залы. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь в этот момент назвал его по имени.

“Только не оборачивайся! Ради всех звезд Галактики – не оборачивайся”, – твердил он сам себе.

И не обернулся. Только увидел в большом зеркале, висящем у входа, как Минуций Руф сверлит взглядом ему спину.

Неужели узнал?

“Помни Марк, на Лации у тебя очень много врагов”, – наставлял его сразу после возвращения с Колесницы Фаэтона военный трибун Флакк.

И оказался прав. Впрочем, в данном случае трудно ошибиться.

Служитель Пирамиды – эбеново-черный, в золотом платке и в золотой юбке, встречал посетителей у входа. Он был точным подобием “Ка” из гробницы Тутанхамона, извлеченного из мира смерти для псевдо-жизни в музейных залах. Здесь это подобие подобия служило псевдо-смерти. Впрочем, на Островах Блаженных почти что все подделка. Только океан настоящий.

– Пирамида закрыта, – объявил охранник, заслоняя Марку широкой грудью проход.

– Мне сказали, что аттракцион работает круглые сутки.

– Обычно так и есть. – Охранник-Ка стоял скалой. – У нас не бывает выходных. Но сегодня – технический перерыв, к сожалению. Мы закрыты до самого вечера. Приходите после заката, уже будет открыто. Сегодня и каждый вечер – поезд Анубиса.

– На тот свет?

– Суд Осириса и взвешивание сердца, – пообещал охранник. – Хотите взвесить свое сердце?

– А если оно отягчено грехами? Его сожрут?

– Это – самые незабываемые мгновения, когда божественный палач Амамат, пожиратель теней с головой крокодила, лишает человеческую сущность элемента «ба», – отбарабанил заученную фразу охранник.

Марк поднял голову и оглядел белый айсберг Пирамиды. Панели на стенах-гранях были по-прежнему белыми, но не источали света. Матовое белое стекло. Сотни, тысячи мутных бельм.

Корвин перевел взгляд ниже – на черные массивные закрытые двери.

– Открыто “Палаццо Венеция”. Не хотите заглянуть туда? Внутри – Большой канал, можно покататься на настоящей гондоле.

Ну надо же! Работник Пирамиды расхваливает конкурентов. Что такое должно здесь случиться, чтобы служители Пирамиды стали советовать заглянуть в “Палаццо Венеция”?

– Ну что ж, значит, не судьба. Зайду к вам вечером, – пообещал патриций.

До назначенной встречи в аквапарке оставался еще час, и Корвин заглянул – именно заглянул – в “Палаццо Венеция”.

Снаружи в этом Палаццо было мало венецианского. Огромное здание, на фасаде которого чередовался светло-коричневый пластик с синим, отражающим небо, стеклом, напоминало громадный торговый центр или офис концерна. О том, что внутри посетителя ждет встреча с Венецией, говорила лишь вертикальная надпись на фасаде.

Но стоило пройти стеклянные двери, и посетитель попадал в Венецию. У входа гостя встречал двуцветный гид: одна половина лица была светлой, другая – смуглой. Гид носил красный камзол с многочисленными прорезями и двуцветное трико: одна штанина зеленая в черную полоску, вторая – телесного цвета. Остроносые башмаки с загнутыми носами были ярко-зелеными.

– Третий уровень номеров для гостей с Лация – самый комфортный, – улыбнулся гид, видя, что гость в замешательстве. – Рекомендую.

Улыбка его была тоже двуцветной. Половина зубов – ослепительно белая, половина блистала небесной синевой.

За спиной двуцветного гида открывалась площадь Святого Марка – такая, какой Корвин помнил по голограммам. Дворец дожей, воссозданный в натуральную величину – с витыми пестрыми колоннами и четырехлепестковыми розетками. И над этим псевдо-средневековым дворцом – ярко-синее небо. Не сразу догадаешься, что это всего лишь имитация неба. Иллюзия открытого пространства была почти полной.

Корвин с изумлением смотрел на чистенькую, яркую, нарядную, сверкающую свежими красками Венецию.

– Идемте за мной, я выведу вас к Большому каналу, – предложил гид. – Реконструкция полная. Все дома скопированы до мельчайших подробностей. Не идет ни в какое сравнение с подлинной Венецией на Старой Земле. Там облупившаяся штукатурка, грязь, духота. К тому же говорят, когда Венецию поднимали в конце двадцать первого века, многие дома просто развалились, и их построили заново. Но у нас лучше, чем там, красивее, реконструкция самая лучшая, самая подлинная. Знаменитое кафе у Флориана. Рекомендую. Лучше, чем на Старой Земле, а уж с Неронией и не сравнить.

Сквозь бледную дымку искусственного тумана Марк видел, как по фальшивому водохранилищу Сан-Марко, вода в котором казалась сейчас бледно-сиреневой, плывет стайка черных гондол.

– Мост Вздохов выполнен в натуральную величину, – тараторил тем временем гид.

Сразу несколько гондол устремились к раннему посетителю, гондольеры наперебой стали зазывать прокатиться в своих лодочках.

– Как вас зовут? – спросил Корвин гида.

– Леонардо, всех наших гидов зовут Леонардо, – сообщил двуцветный юноша, водружая на черные кудри алый берет с огромной брошью и ворохом белых перьев. Леонардо приклеил голограмму в виде кистей и палитры на рубашку патриция. – В этой лавке самые лучшие этюдники, кисти и краски. Рекомендую. – Похоже, это было его любимое словечко. – На Островах Блаженных многие становятся художниками. Хотя бы на время.