-- Ну и зануда ты, Сусанин,-- сказал Семенов.-- Я не возьму тебя в лес, ты очень много говоришь. Вот ван дер Югина возьму, он -- тихий террорист.

И довольно подхмыкнул комплименту с полки.

-- Возьми меня, пожалуйста,-- попросил Сусанин. -- Я тут погибну.

-- Возьми его,-- попросил слесарь.

-- Бутылки, ты умрешь сегодня ночью, -- предрек Семенов.-- Скажи нам что-нибудь на прощанье.

-- Самая большая загадка для меня -- это смерть,-- сказал слесарь.-- Я не представляю, как я умру.

-- Зачем я полез учить людей, если собственную жену не смог перевоспитать?! -- опомнился Сусанин.

-- Тебе плосто не повезло,-- сказал ван дер Югин.-- Надо было зениться на Малине или Кавельке: из них мозно делать все, сто ни заблаголассудится.

-- Ты любишь Фрикаделину, как психиатр своего подопечного,-- сказал оракул.

-- Из меня тоже можно делать все, что ни заблагорассудится,-- сказала Любка.-- Адам, давай разведемся и поженимся, раз у тебя жена ненормальная, а мой муж -- дурак. Будешь сыт, обут, одет...

-- Нет, Любка, я не женюсь на тебе ни под каким соусом. Я не делаю одну и ту же глупость дважды.

-- Тогда давай выпьем спирта на брудершафт, -- предложила Любка.

-- С Бутылки выпей: он что-то совсем пригорюнился.

-- Плохо мне,-- пожаловался слесарь,-- я заболел. Оказалось, он выпил весь спирт. Поэтому никто не удивился его внезапной болезни.

-- Тогда давай станцуем, -- предложила Чертоватая, -- реставратор споет нам песню.

-- Я не знаю слов ни одной песни, -- сказал реставратор.

-- Даже "Взвейтесь кострами..."?

-- Какие к черту танцы! -- возмутился Сусанин.-- Я сижу и страдаю, что жизнь прошла впустую, а ты -- танцы!

-- Мне плохо,-- напомнил Бутылки.-- Не кричи.

-- Еще бы! -- сказал реставратор.-- Вылакал ведро отравы и хочет, чтобы ему было хорошо.

-- И мне плохо, не пойму отчего, -- пожаловался Сусанин.

-- Тебе жалко старую притершуюся жизнь, -- объяснил Семенов.

-- Правильно! -- сказал Сусанин.-- Вроде, не рвался я к директорской должности -- она мне случайно досталась,-- а все равно жалко. Привык я, привык и-- сломался. Что ж поделать! Видно, планида моя такая. А с ней не поспоришь, и если вышло так, что все, кто пытается повернуть мир с проторенного пути, должны погибнуть, значит, и я обречен.

-- Тоже мне, Данко! -- сказал оракул.

-- Тогда я домой пойду, сказала Любка.

-- Иди,-- сказал Сусанин.

-- А ты? -- спросила Любка.

-- Я тоже пойду, -- сказал Адам,-- только на месте,-- он обнял Бутылки и заснул с ним на книгах...

Но проснулся Сусанин один и не сразу понял: вечер на дворе или утро. Оказалось, глубокая ночь, а на месте слесаря оказалась вобла.

-- Где Бутылки? -- спросил Адам.

-- Усох вместе с одеждой,-- сказал Семенов.

-- Вдруг полился с него пот в три ручья,-- сказал реставратор.

-- На полу соблалась селая луза, -- сказал ван дер Югин.

-- Крысы пили из нее, -- сказал Семенов.

-- А Бутылки уменьшался на глазах, дубел и покрывался соленой коркой, как саваном,-- сказал реставратор.

-- Он молсился и усыхал,-- сказал ван дер Югин.

-- Пока не превратился и маленькую сушеную рыбку, -- досказал Семенов.

Сусанин взял воблу в руки, рассмотрел со всех сторон и спросил ван дер Югина, разучившегося врать:

-- Неужели это Бутылки?

-- Слесаль-сантехник,-- подтвердил И.

-- Как же его угораздило? -- спросил Сусанин.

-- Мы тут думали, пока вы спали, почему он усох в воблу, а не в пустую бутылку, и решили, что он тайно исповедовал восточную религию, обожествляющую пиво как влагу, -- сказал реставратор. -- Мы видели на его усыхающем теле непонятные магические знаки.

-- Нет-нет,-- сказал ван дер Югин, словно возрождая спор, который проспал Сусанин,-- это все от алкоголисма.

-- Я ведь любил слесаря как родную дочь,-- сказал Адам.

-- Он звал тебя перед смертью в бреду,-- сказал оракул.

-- Бутылки, ты меня слышишь? -- спросил Сусанин воблу.

-- Он умел, -- сказал ван дер Югин,-- он не слысит.

-- Ужасная смерть,-- сказал Сусанин.-- И жизнь его была сплошным кошмаром. Когда-то он имел светлую цель, но был остановлен на полпути безжалостной директивой и свернул в беспробудное пьянство.

-- Какую цель? -- спросил реставратор.

И Сусанин рассказал как надгробное слово: -- Решил однажды юный Бутылки отметить пятидесятилетие комсомола велопробегом "Калининград -Владивосток". Поддержали его инициативу в спортивных и правящих организациях. Тогда подготовился Бутылки к мероприятию, смазал задники своих штиблет фосфорной краской, чтобы его ненароком не сшибли в темноте; оседлал велосипед и поехал от города к городу, накручивая педали и не зная горюшка. Ждала его на каждом промежуточном финише делегация общественности и вручала энтузиасту значки, вымпелы и статуэтки. Кормили его бесплатным ужином, отводили в гостиничный номер и убаюкивали сказками о том, как идет подготовка к юбилею, а с утра уже махали вслед ладошками и желали всего наилучшего.

Но явился кошмар спортсмену на перегоне "Калинин -- Москва" в образе постового ГАИ. Никто не предупредил милиционера, что едет энтузиаст, поэтому он показал Бутылки дорожный знак, на котором был нарисован велосипед в красном круге, и потребовал очистить от велосипеда трассу. Напрасно рассказывал Бутылки, какой он герой и подвижник, напрасно совал под нос милиционеру значки, вымпелы и даже статуэтки. Постовой, как бык, не видел вокруг ничего, кроме красного дорожного знака... И делегация, собравшаяся на кольцевой дороге встречать хлебом-солью велосипедного героя, ближе к ночи съела хлеб, выбросила соль и разбрелась по домам...

-- Что же было дальше? -- спросил реставратор, собираясь оторвать рыбе голову и съесть.

Сусанин отнял воблу:

-- Бутылки свернул на проселочную дорогу и, доехав до ближайшей деревни, горько разрыдался на ступеньках сельмага. Кто-то поднес ему стаканчик самогона, кто-то огурчик, кто-то утешил и предложил на троих. Падший герой весь вечер ходил по деревне и менял сувениры на стаканчики. Велосипед и обмазанные фосфором штиблеты он тоже пропил и стал путешествовать по вытрезвителям из одного района -- в другой. Так он добрался до Сворска и до самой смерти дергал пробки из бутылок телефонным шнуром...

-- Сусанин из любого алкаша сделает жертву культа и из любой шлюхи -Жанну д'Арк, -- сказал оракул.

-- Если бы еще и не на словах,-- сказал реставратор...

К утру Семенов и Адам выползли на улицу и встретили там Марину и Ивана. Те шли обнявшись и ничего не видели вокруг. Марина даже стукнулась лбом о столб.

-- Что же ты не взял с собой сухой паек? -- спросил Сусанин.

-- Забыл,-- сказал Иван.

Адам забежал в дежурную аптеку и купил Ивану зубную щетку, пасту и мыло.

-- Все-таки, что ты будешь есть три дня? -- спросил Сусанин.

-- Ничего не буду,-- ответил Иван.

-- Может, отдадим ему Бутылки? -- предложил Семенов.

Но Сусанин наотрез отказался. Тогда Семенов отдал Ивану деньги, какие получил под расчет, и Адам отдал, а Иван сунул их в карман Марины.

-- Прощайте,-- сказал Иван, и они разошлись в разные стороны: Иван с Мариной -- к военкомату, а Сусанин с Семеновым -- на кладбище.

...Кладбище находилось за городом на холмах, поросших лесом. Там Сусанин разрыл палкой яму, положил на дно воблу, завернутую в газету, а газету полил спиртом. Потом забросал яму землей и обставил со всех сторон прутиками.

-- Спи спокойно, друг Бутылки. Мы отомстим за твой алкоголизм и за твою засушенную жизнь,-- и Адам, вспомнив детство, сказал три раза, салютуя: "Бджжж!".

Сворск лежал у их ног, как верная собака.

-- "Любимый город может спать спокойно",-- сказал Сусанин.-- Я ухожу.

Но город уже просыпался. Каплями из домов высачивались люди и проливались на улицу.

-- Что мы скажем им на прощанье, Семенов? -- спросил. Сусанин.