Разумеется, теперь естественным было бы послать запрос ребятам из Томской области об этой старушке».
Чем больше Куманин думал об этом, тем менее доказательными казались ему почти все добытые им факты. Покойная старушка проживала в поселке Романово, все жители которого поголовно могли быть Романовыми. Среди них вполне могли оказаться и Татьяны Николаевны, и Николаи Александровичи, и Алексеи Николаевичи, словом, вся царская фамилия.
Тем не менее, ниточка, ведущая в дебри Томской области, оставалась единственной, и ею необходимо было воспользоваться.
Кое-что могла рассказать таинственная могила полковника, служившего в довоенные годы вместе с загадочным опером Лисицыным на «Объекте 17», на которую его навела баба Дуся. Она могла все перепутать, и, возможно, это могила самого Лисицына, причем похороненного под собственной фамилией.
Куманин встал и направился в узел спецсвязи, находящийся на пятом этаже восточного крыла огромного здания. Этот узел охраняли офицеры «девятки» в полной форме и при оружии. Офицеров 9-го Главного управления КГБ, так называемого управления охраны, будь они в форме или в штатском, можно было узнать на любом расстоянии и в какой угодно толпе — такой стойкий генотип выработала эта служба. Офицеры «девятки» охраняли сам КГБ и все особо секретные объекты. Наиболее опытным и прошедшим специальную подготовку офицерам доверяли охранять сановных особ из обкомов, ЦК, Совета министров, а также напичканных секретами деятелей науки и работников промышленности. Иногда они изображали ликующую толпу трудящихся, вокруг Генерального секретаря, члена политбюро или секретаря обкома, когда те общались с «народом». Большего от офицеров «девятки» и не требовалось. Вся подготовка была направлена на то, чтобы свести их рефлексы к одному — рефлексу немецких овчарок. Поэтому Куманин всегда проходил мимо них с некоторой опаской: укусят или нет?
Охранник внимательно прочел предписание, выданное генералом Климовым, измерил Куманина взглядом, сравнивая фотографию на удостоверении с личностью. Движением головы он дал понять Куманину, что тот может проходить и нажал сразу несколько кнопок хитрого наборного замка, да так, чтобы Куманин не увидел набора цифр. Ребята знали службу! Сергей осторожно, с напряженностью человека, ожидающего, что кто-нибудь сзади вцепится в фалды его пиджака или брюки, прошел в открывшуюся стальную дверь. Но все обошлось, и Куманин оказался в святая святых КГБ — «узле спецсвязи». Что-что, а спецсвязь была поставлена, как принято выражаться, на уровне лучших мировых стандартов. Из этого помещения, заставленного дорогой заграничной аппаратурой и отечественной, так и не пошедшей в серию, в течение считанных минут можно было связаться с любым уголком мира, не говоря уже о любой дыре необъятного Союза. Дозвониться до уполномоченного КГБ на Сахалине было гораздо легче (и слышимость была на порядок лучше), чем к себе домой, даже если ты жил в самом центре Москвы. Когда Куманину приходилось бывать на «узле спецсвязи», его всегда охватывало некое благоговейное чувство, сравнимое разве что с чувствами ревностного католика, входящего в храм Св. Петра в Ватикане. Правда, сегодня, после известных событий в кабинете генерала Климова, взгляд Куманина с тревогой прошелся по зловещей трубе, бегущей под потолком через все помещения этого святого места. Отогнав мрачные предчувствия, Куманин занялся делом. Томск ответил мгновенно, и всего через три минуты Куманин уже говорил с начальником горотдела Асино подполковником Мкртчаном.
Асиновский горотдел КГБ уходил своими корнями в спецкомендатуру НКВД, а потому должен был содержать сведения о всех жителях контролируемого района. Подполковник некоторое время не мог понять, чего от него хочет Куманин.
— Вы смеетесь надо мной, что ли? — кричал он в трубку (хотя слышимость была отличная). — У нас целый поселок Романовых, есть еще села Романовское и Романовка. Там, считай, одни Романовы живут, и все — близкие и дальние родственники. Приезжайте сами сюда и разбирайтесь. Окажем возможное содействие. У нас в горотделе всего шесть человек, а новое штатное расписание уже два года утвердить не могут.
Подполковник Мкртчан принадлежал явно к числу людей, которые слышат только самих себя. Такие люди незаменимы при фабрикации липовых дел (что считаю, то и напишу), получить от них полезную информацию было чрезвычайно трудно. Куманин, однако, оказался терпелив — он верил в мудрость народной истины о том, что «терпение и труд все перетрут». Сдался и полковник Мкртчан.
— А? — неожиданно врубился он. — Старушка, говоришь? Которая в прошлом году у вас там померла? Как ты ее назвал? Да, точно, Романова Татьяна Николаевна. Ну, так я ее знаю отлично, дорогой! Что тебя интересует? Старушка совершенно чистая была по нашей части. Точно говорю. Я ее лично знал. Она в Романове была прописана, а жила здесь, в Асино. Преподавала французский язык в школе, работала в музыкальном училище. Очень все ее любили. У нас средств не было ее сюда перевезти, чтобы похоронить. А то мы бы обязательно…
— Так, — прервал его Куманин. — Откуда она вообще у вас появилась. Она — уроженец ваш мест?
— Нет, нет, — ответил подполковник, — но живет у нас очень давно. Она из административно высланных. Еще до войны. Тебе точно нужна дата? Подожди секунду, сейчас скажу.
Дело у подполковника Мкртчана было поставлено круто, потому что не прошло и десяти минут, как он снова появился на проводе и доложил:
— Значит, слушай. Она зарегистрирована спецкомендатурой НКВД 23 марта 1941 года. До этого проживала в Московской области, где-то там у вас, точного адреса нет.
— Замечательно, — отреагировал Куманин, — а точная дата рождения есть?
— Та-ак, — протянул Мкртчан, видимо, пробегая глазами учетную карточку, — точной нет. Тут запись: июнь 1897-го года.
— Замужем была? — продолжал вытягивать Куманин.
— Насколько мне известно, нет, — ответил подполковник из Асино. — Одинокая. Родственников за границей не имеет.
— А в СССР? — поинтересовался Куманин.
— И в СССР вроде нет, — медленно произнес Мкртчан, изучая карточку, — во всяком случае, не обозначены. Во время войны временно работала в одном из эвакогоспиталей Томска хирургической медсестрой. Имеет медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Представлялась на звание «Заслуженной учительницы РСФСР», но Москва зарубила в 1954 году. Образование — подполковник прочел по складам, — фи-ло-ло-гическое.
— И все? — спросил Куманин, — а о родителях ее есть какие-нибудь данные? Кто она вообще такая была?
— Нету ничего, — ответил Мкртчан. — Прочерки. Она же из бывших, тех, что перед войной пачками высылали к нам сюда. Вот место рождения: Ленинград.
— Может быть, Петербург? — попытался уточнить Куманин.
— Может, и Петербург, — согласился подполковник, — но записано «Ленинград».
— Она точно из бывших, — продолжал Мкртчан, — французский знала, английский. Кроме того, пережитков у нее была куча.
— Каких именно? — спросил любивший точности Куманин.
— Главным образом, религиозных, — пояснил подполковник. — Совсем была отравлена этим опиумом. Церквей-то у нас тут и в помине нет. Было несколько деревянных, да все еще до войны сломали. Одна маленькая церковь в Томске была, ту при Никите Сергеевиче закрыли. Романова от этого страдала. Дома у нее иконы висели. Одно время даже хотели ее за это с работы турнуть, но обком вступился. Профилактику проводили, чтобы она опиумом этим детей в школе не заразила.
— А где жила? — продолжал выяснять подробности Куманин.
— Сначала полдома снимала в Романово, — сообщил Мкртчан, — а потом мы ей однокомнатную квартиру выдали в Асино, как ветерану труда. Вот еще что. Она же была не спецпоселенцем, а административно высланной. Разницу понимаешь?
— Смутно, — признался Куманин.
— Короче, — пояснил Мкртчан, — она уже в середине пятидесятых имела право выезжать на материк в отпуск. А позднее вообще могла уехать туда, откуда выслали. Почти все административники и спецпоселенцы, кто дожил, выехали. А она ни разу даже в отпуск не съездила. Странно?
