Нинка

Порнушные истории- это разновидность фантастики. То, над чем пускаешь слюни при чтении, в жизни оказывается обыденным и даже скучным.

Я, например, по натуре человек флегматичный и ленивый, но даже мою жизнь можно изложить как суперэротическую историю.

Я родился и провел всю юность в тихом подмосковном городке, в двухкомнатной "хрущевке", где кроме родителей, меня и сестры периодически жила еще и бабушка. В такой тесноте было не до особых церемоний, можно было застать и маму и сестру в любой степени раздетости, мне сызмала как-то объяснили различия между мужским и женским телом, и ничего особенного в щеголянии полуголым я не находил. Сестра Нина (она старше меня на три с половиной года) спокойно купала меня чуть не до школьного возраста. К чести родителей, я ни разу в жизни не видел никаких их любовных отношений, так что подглядывать и вообще задумываться над половыми вопросами мне и в голову не приходило.

Видимо, "своим умом" лет в пять-шесть я дошел, что потрогать "писик" бывает приятно и в минуты одиночества и грусти развлекался, не находя в этом никакого греха.

Первый опыт, в некоторой степени эротический, я отчетливо помню: мы, как обычно летом, гостили у бабушки в деревне. Было очень жарко, бабушка наполнила водой старую ванну, из которой она поливала грядки, и предложила нам с Нинкой искупаться. Это было лето перед моим первым классом, т.е. мне уже было семь лет и я несколько стеснялся (не Нинки или бабушки - а вообще, раздеваться в чьем-то присутствии). Но, в конце концов, мы с Нинкой уселись в воду и стали плескаться. Я, честно говоря, не помню, как тогда выглядела Нина - ей ведь уже было одиннадцать - меня это не интересовало. Но я помню, как Нинка, под предлогом мытья, стала хватать и теребить мой членик. От ее (довольно грубых) прикосновений член становился твердым, как карандаш, и Нинку, видно, это очень занимало. Я бы, наверное, забыл эти летние игры, но и когда мы вернулись в город, еще до школы, когда родители были на работе, Нинка скомандовала мне идти мыться.

Мыться мне совсем не хотелось, и потом я чувствовал, что тут дело не чисто, но Нинка была значительно крупнее и сильнее меня (она всегда была спортсменкой) и могла запросто поколотить. Я стал ныть, и потребовал, чтобы она тоже залезла со мной в ванну. К моему удивлению, Нинка согласилась: и точно, для вида потерев мне спину, она взялась за мой "писик". В общем-то, я был бы не против, но Нинка совсем не умела этого делать - она терла и зажимала в кулак мой карандашик, это было скорей больно, чем приятно. Не помню, сколько раз мы с ней купались, но мне быстро надоело, в очередной раз я ныл и отбивался, пока Нинка не отстала.

Трогать себя сам я давно умел и делал это гораздо приятнее, чем Нинка. Обычно я засовывал руку в карман, доставал член из трусов и осторожно мял и катал его. Если была подходящая обстановка и настроение, я мог делать это часами, кончать я не кончал, так что трусы оставались чистыми, и никто ничего не замечал. Но дома обычно что-нибудь быстро отвлекало меня от этого занятия, а в школе на уроках было очень тоскливо, и я предавался этому со всей душой это меня и сгубило. Училка заметила мою руку в кармане и капнула родителям, хорошо еще хоть в школе не раззвонила. Маманя очень перепугалась: я помню бесконечные разговоры, когда она выпытывала, как давно и зачем я это делаю, да кто меня научил. Я был сначала удивлен - что здесь такого, почесать, когда чешется ? Потом крайне подавлен - я понял, что сделал что-то нехорошо, мне это прямо не говорили, но по суматохе было понятно и так. В конце концов меня долго пичкали какими-то желтыми порошками - как я понял много лет спустя, лечили от глистов ! Вот, блин, были медицинско-педагогические гримасы ! Трогать себя я , естественно, не перестал, но понял, что делать это надо потихоньку.

Тут появилась новая проблема - во время троганья член становился липким, а в самый приятный момент из него брызгала какая-то фигня, по следам от которой меня тут же вычисляли. Забавно, но в то время я совсем не связывал свои упражнения с неприличными словами, которые уже знал, и со сведениями о технологиях делания детей, которыми меня снабдили товарищи. Меня возбуждала "неприличность" того, что я делаю - так, я помню, что по ночам тихонько снимал трусы и бродил по спящей квартире, замаскировав голый зад и торчащий член майкой. При этом надо было двигаться крайне медленно и осторожно, но опасность, сама возможность быть пойманным и возбуждала больше всего. Потом я облегчался в унитаз и возвращался досыпать. Мое любимое время было сразу после уроков, когда родители на работе, а Нинка еще не пришла - я ложился на диван и, витая в смутно-приятных мечтах, спокойно дрочил часок. Когда приходила сестра, все уже было шито-крыто: сперма с пола подтерта, а я делал уроки.

При всем при том, я был вполне нормальным и заурядным ребенком - гонял в футбол, таскал двойки из школы, дрался с Нинкой. Вообще-то мы с ней жили довольно дружно, она меня опекала и защищала, но меня всегда доставала привычка взрослых ставить ее мне в пример. У Нины и оценки хорошие, и уроки она уже сделала, и учителя ее хвалят - если после этого и сама Нинка лезла ко мне с нотацией или пыталась командовать, я лез в драку, благо подрос и мог дать ей сдачи. Так что в эти годы мы раздружились - у Нинки была своя компания и своя жизнь, а у меня своя.

Как-то весной, мне кажется, в апреле, потому что погода была уже хорошая, но отопление еще не выключили и в квартире было ужасно жарко, выяснилось, что Нинка будет теперь сидеть дома - готовиться к экзаменам за восьмой класс. Я, конечно, позавидовал, но только потом понял, что лишен возможности уединиться - когда я вернулся из школы, Нинка лежала на ковре на полу, уткнувшись в книжку. Так было и на следующие дни: Нинка сидела дома и яро долбила науку, или слонялась по квартире с книжкой, или валялась на ковре в одной футболке и трусах. К этому времени сестрица стала совсем барышней: во-первых, она отрастила волосы, что ей очень шло, потом, хоть она и осталась худой и широкоплечей, у нее появились неслабые сиськи и вся она приобрела округло-женские очертания.