Господи, ведь это я привел ее сюда, я, которого она называла "СВОИМ МУЖЧИНОЙ"! Господи, Господи, может, это и к лучшему? Она больше не человек, она сейчас всего лишь секс-машина, воющее, заливающееся чередой оргазмов чудовище, без мыслей, без страха, без осознания неотвратимо надвигающегося конца. Она уйдет из жизни, не осознавая того, затопленная каскадами сладострастных спазм, погрузившись в блаженное беспамятство, которое Бог почему-то даровал только женщинам. Господи, Господи, зачем ты дал нам, мужчинам, наш безжалостный рациональный мозг, трезво и безотказно переваривающий этот мерзкий мир до самого последнего момента, вплоть до самой невыносимой муки? Почему ты не ниспослал нам милосердия забытья? Я нашел глазами бронзовоногого гиганта и увидел, как он тоскливо, явно мучимый нарастающим отчаянием, по колено в воде бродит у дальней стенки бара, все еще держа в левой руке свой съежившийся член, а в правой - бутылку с отбитым горлышком. В этот момент девушка под напором атлета взвыла особенно дико и неестественно прогнулась, рельефно обозначившиеся мышцы застыли в невероятном напряжении, из запрокинутой глотки вырывался клекот. Ждущий своей очереди позади теннисиста полнолицый мужчина, известный нам в том, докатастрофном мире, как пастор, не выдержал и совершил вокруг своего странно белого толстого пениса несколько мастурбирующих движений и окатил спину замершего над жертвенным столом атлета белесой струей. Секунду спустя пружина где-то внутри взведенной секс-машины лопнула, она моментально обмякла и безвольно распростерлась по столу, откинув голову, словно сломанная кукла. - Она умерла? - растерянно пробормотало локальное олицетворение Ван-Дамма. - Что с ней? - Давай, давай, братец, если она и отдала концы, то все равно еще теплая. - И эти скоты глухо захохотали в сгущенном, тяжелом, насыщенном винными парами воздухе. - О, черт! - вдруг взорвался бронзовый колосс. - Когда же все это кончится? Я не вынесу! Зачем я? Зачем все это? Когда же я сдохну? - орал он, потрясая сжатыми кулаками. - Какая мразь, - он уставился себе в низ живота. - О, гадость, - и неожиданно бутылкой с разбитым, торчащим острыми зубьями горлышком он яростно нанес удар себе в пах. От боли гигант запрокинулся назад, ревя, как пароходная сирена; все ошалело смотрели на него. - Мерзость, мерзость! - корчась и захлебываясь криком, он нанес еще несколько жестоких, оскопляющих тычков, и его изувеченные гениталии повисли под животом на лохмотьях кожи в потоке крови. - Почему я не умер по-человечески?! Это все она, она! Пустите, я убью ее! Это все она! - В глазах его мелькнул маниакальный проблеск, занося руку со своим страшным орудием, колосс шатнулся к столу, но его оттолкнули, и он упал и забился в воде, поднимая целое цунами быстро краснеющих волн. Все замерли, атлет полупарализованно сполз с жертвы и начал блевать, перегнувшись пополам, вздрагивая в потугах, он пошел к двери умирать в одиночестве. - Псих! - услышал я короткое и презрительное. - Все равно все сдохнем, так хоть позабавимся напоследок, - и я увидел, как новый герой вразвалку подходит к алтарю и начинает очередную безумную пляску. И в то время как бронзовоногий испускал дух, истекая кровью и захлебываясь розовеющей водой, конвейер любви заработал вновь, сотрясая и заливая спермой бесчувственное тело, чередуя раз за разом в припадающих к этому трону забытья мужчинах приливы наслаждения с приступами отчаяния, заполняющего их души по мере того, как их чресла покидало семя... Господи! Зачем ты так жесток? Как я завидую ей, для которой уже все кончилось! Почему я не женщина? И я бы лежал сейчас рядом с ней, принимая в себя их багровую, готовую взорваться плоть, растворяясь в потоке оргазмов и конвульсиях сладострастия! - Боже, боже, о чем я думаю! Я сошел с ума! Но почему бы и нет? Ведь мужчины и женщины так похожи друг на друга и устроены почти одинаково! Вдруг мне удастся, у меня получится? Ведь все равно умирать! И главное, никто ничего не узнает - ведь смерть смывает все следы... Отчаянным рывком я вскочил и метнулся к лобному месту, расталкивая млеющих от эротической маеты самцов, колотя их направо и налево. - Пустите меня! Пустите! - Козел, здесь очередь! - Они хватали меня и били, но мой порыв был слишком стремителен, чтобы меня мог кто-то удержать. Отпихнув очередного хрюкающего от удовольствия борова, я взлетел на стол, встал на четвереньки так, что руки мои уперлись в столешницу возле плеч девушки, а таз ее оказался между моими коленями, и заорал: - Ну что же вы? Давайте! Я тоже хочу! - Псих! - буркнул кто-то. - Спятивший гомик. А я вилял задницей и выкликал: - Ну что, слабо мужика? Вы можете только полумертвую девчонку! Крутя головой и оглядываясь через плечо, я видел вздыбившиеся кадуцеи, окружающие меня частоколом орудий некоей немыслимой мистерии, и предвкушение непостижимого испытания чувств охватило меня, томительно сжало что-то в животе. Вспомнив о смазке, я зачерпнул пригоршню той каши, что они наделали между бедер девчонки, и мазанул себя в промежности: - Ну, давайте! Я не хуже ее! Видимо, этот мой жест некоторым образом утвердил преемственность, и я доконал их. Горячий и упругий жезл уперся мне в нежную мякоть под копчиком и попер вперед. Я посмотрел под себя, вдоль живота, и увидел позади и ниже моих яиц два кругляша волосатых, розовых чужих яиц. Я ожидал ярко выраженной муки, но было лишь ощущение распирания и тепла, потом вдруг накатился сильный, резкий толчок, вспышка острой боли, и меня затрясло от частых напоров чужого тела. "Господи, Господи, пошло!" - почти простонал я, и мне почему-то пришла в голову прочитанная в какой-то книжке давным-давно история о старом самурае, который, по обычаю своей страны сделав себе харакири и не вынеся ожидания все не идущей смерти, принялся кромсать себе горло. Но где мой кинжал? Я огляделся по сторонам. Мне бросился в глаза один пенис, громадный и узловатый, словно корень могучего дуба, торчащий из-под впалого, коричневатого, как у йога, живота костлявого верзилы с ребрами, распирающими кожу. Ни слова не говоря, раскачиваясь от толчков сзади, я схватил это чудище за основание. Это было настоящее чудо - живой, дышащий, напрягающийся корень дуба, и несколько секунд я загипнотизированно заглядывал в отверстие его головки, потом, почти скребя по нему зубами, отправил себе в рот. Мужчина вскрикнул и подался ко мне бедрами, едва не задыхаясь. Окутанный неведомой мне ранее жаркой волной, я захватил пенис губами и начал мастурбировать, водя головой вверх-вниз и упираясь языком в солоноватую головку, четко ощущая крупное, раздавшееся отверстие в ней, в то время как мой партнер, ухватив меня за волосы, тихо застонал. Я больше не чувствовал, когда и сколько раз начинали и кончали мои партнеры с тыла, все мое существование, вся моя жизнь сосредоточились вокруг борьбы с чудовищно кряжистым стволом в моем рту. Он то пролезал, вызывая позывы тошноты, мне в глотку, и мои губы почти упирались в дряблую кожу мошонки, то крутился почти у моих зубов, и верзила, подвывающе постанывая, давил себе рукой на яйца, а я терся небом о его макушку, щекотал языком его складки и разбухшие вены, почти грыз его и видел, как капли крови стекают вниз по редким белесым волоскам мошонки вниз. По моим прикидкам уже три или четыре самца обогатили мои аналы своим семенем, но этот уникальный йог все маялся, пока, наконец, сделав рукой несколько возвратно-поступательных движений вдоль своего корневища, он не затопил мою пасть упругой струей теплой жижи. Но изумительный ствол моего йога обмяк лишь чуть-чуть. Не вынимая его у меня изо рта, он только нажал пальцем на точку в промежности, и его чудовищный удав вновь пополз к моей глотке. Но теперь этому бревну пришлось делить мое внимание с тем наплывом событий, который шел на меня с тылового фронта: пульсировавшая вначале боль все более перетекала в невыносимо сладострастный зуд, распространяющийся вокруг сфинктера. Набрякшая кровью головка моего члена обрела поразительную чувствительность и при безвольной, мягкой эрекции елозила по голому животу девушки, заставляя меня при каждом прикосновении содрогаться всем телом вплоть до позвоночника. Я кончил почти одновременно с моим партнером сзади, трясясь и заливая ее спермой. Увидев это, мой монстроидальный йог задвигал бедрами, яйца его почти втянулись в живот, потом новая горячая струя хлынула в мой рот, и он, закрыв глаза, вытащил из меня свою распаренную и окровавленную дубину. Я был в изнеможении, с губ моего распахнутого рта крупными каплями стекала сперма, я хрипел что-то вроде "хватит, хватит", но кто-то сзади вновь ухватил меня за ляжки и стал впихивать свой жезл. Какой-то юноша с просвечивающим пушком на лобке тыкал мне в лицо свою розовую, нежную плоть, но я ее выталкивал языком, и в конце концов он лишь обрызгал мне подбородок. Тогда ко мне спереди подошел тот громила, что в самом начале так жестоко поверг мою спутницу на этот стол, и, взяв меня за щеки, отжал ладонями мою нижнюю челюсть вниз и впер мне в горло свой бугристый поршень. Я вдруг вспомнил, что мне все равно умирать и, главное, надо отключиться. Сердце мое билось в груди с такой силой, что, кажется, я раскачивался взад-вперед под действием его ударов, а не от остервенелых толчков в рот и в прямую кишку. Очередной маньяк у моей кормы принялся в такт своим совокупляющим движениям мастурбировать мой член. Когда громила спереди пригибал мою голову книзу, протыкая свое горячее мясо, кажется, мне до самых мозгов, я видел багровую головку собственного порядком истерзанного приятеля в обрамлении чужих рук. В один из таких моментов канал его выстрелил, и первые капли белой спермы долетели почти до подбородка девушки, но остальная порция вялыми соплями стекла вниз. Я впал в транс: если бы не два шомпола и не тискающие меня снизу руки, я бы упал плашмя. Потом вновь с неизвестно откуда взявшейся энергией я затряс головой, мастурбируя губами едва вмещающийся во рту пенис громилы, и яйца его прыгали перед моими глазами как баскетбольные мячи, брошенные в авоську. Я задыхался и летел куда-то странным образом, как-то наискосок, правым плечом вперед, и это продолжалось необъяснимо долго, но когда наконец его пенис подпрыгнул, выбрасывая первые каскады семени, где-то позади вдруг грохнули два выстрела. До сих пор не знаю, как объяснить все последующее. Эти обезумевшие в животной страсти и от отчаяния надвигающейся смерти мужчины самым непостижимым образом в считанные мгновения превратились в стадо вспугнутых оленей. Они бежали почти с бабьими взвизгами, поднимая фонтаны брызг, сталкиваясь и опрокидывая друг друга и тычась в толкучке друг другу в бока и зады. Козел, терзавший меня сзади, неуклюже вытаскивая свою рапиру, - повалил меня на бок, и я упал почти без чувств в воду.
