- Ну!..

- Не могу!

- Какая вы, право!

- Нет, я не такая!

- Тогда говорите!

- Сейчас, сейчас... Я так вас...

- Ну?!

- Ой!..

- Значит, вы, действительно, "такая"!

- Нет-нет, я совсем не "такая"! Я гораздо лучше!

- Не хотите говорить, тогда я вам скажу... Вы меня так... вы меня так, так вы меня!..

- Что?! Что - я вас?!

- Вы меня...

- Что?!

- Сами знаете.

- Нет, я не знаю. Ну, скажите, что - я вас?

- Вы меня... Ой!.. Вы... А-а, бог с ним, пошли в постель!

Тьфу! Козлы! Козлы. Ме-ме-е! Бараны! Бе-е! Ослы! Иа-иа! Псы вонючие! Гав-гав! Уроды, ублюдки, твари, скоты, мерзавцы, быдло, суки, падлы, засери, зассыхи, говнюки! Блевотина - а-а-а! А-а! Ах ты, сволочь! На тебе, на! Получи, гад, на еще, на, на!.. Убью! Убью, сволочь! (Кидается на подушку, начинает ее душить.) Задушу! Сдохни, сдохни скотина!.. Ну, ну!.. (Бросает подушку.)

Ну и дурак!

- Кто?

- Ты!

- Да, действительно, не умен. Что поделаешь, коли таким родился. (Начинает "валять дурака" - встает на голову, ползает по-пластунски, показывает рожи и т.д..) Не всем же рождаться умными, кто-то должен и... Кстати, чтоб ты знал, сейчас слишком много умных. Понимаешь, дураков должно быть больше, а их меньше, и страдают от этого только умные, потому что на фоне умных - все дураки, а на фоне дураков - кто ж не умный. Так что ощущается большой дефицит дураков. Жаль, что ты такой умный, впрочем, тебе же хуже. Захочешь поглупеть - приходи.

(Оказывается около торшера.) Ах ты, девочка моя!.. Красоточка! Куда ж ты ушла, глупая? Куда сбежала? От кого, от такого мужчины, как я? Нехорошо, нехорошо, хорошая моя, оскорбительно. Вернись, вернись ко мне и никогда не уходи. Поняла? Где же ты? Ау! Видишь, я тебя опять ищу. И хоть без полотенца на глазах, а все равно найти не могу. Куда ж ты подевалась? Слушай, а у меня была мама. Моя мама. Представляешь, как только ты ушла, пришла мама, а не успела уйти она, как появилась ты. Мне это нравится. То, что меня ни на минуту не оставляют одного. Папа? Почему? Папа у меня тоже есть, но он не приходил. Он вообще редко приходит, так редко, что я не помню, как он выглядит. Мужской голос? Не знаю, не помню... (Смотрит на подушку.) А-а, был тут один. Не знаю кто он, ей-богу. Все время ходит за мной, преследует меня. Он не дает мне жить. Стоит мне остаться одному, и он тут как тут. Я хотел его убить, но... не могу с ним справиться. В тот момент, когда смерть его уже близка, он исчезает, перестает существовать. Ты меня сбила... Ах да, мама... Мама у меня - замечательный человек. Кто? Никто, пенсионерка. А ты кто? Тоже никто. Ерунда все это - кто да что. Разве в этом дело? В чем? Ни в чем. В том, что она моя мать. Нет, я не хотел уходить. Очень холодно, поэтому и в пальто. Ты зря так думала. Зачем мне идти к маме, если она только что была у меня? Просто холодно.

Может быть, и надо было побежать, догнать... Не мог. Что-то держало меня. Не могу я! Все меня раздражает! Весь мир раздражает! Я сам себя раздражаю. Люди... Плохой я сын. Просто сволочь какая-то. Горбатого и могила не исправит. Ладно...

Между прочим, мадам, чайник давно вскипел. Прикажете подать? Слушаюсь. (Наливает чай в две чашки.) Сегодня мне на работе кто-то рассказал, по телевизору сообщили, как один мужик грабанул церковь, как следует грабанул - иконы, всякую утварь, предметы, серебро, золото... Ничего необычного. Только мужик этот оказался верующим, больше того, был крещен именно в этой церкви. Смех, да? Ты верующая? А я - нет. Ни во что не верю. Думаю, и ты не веришь. Думаю, никто не верит. Религия - опиум для народа. Кто сказал? Классик, знать надо.

Я в болтовню верю. В болтовню-в болтовню. Со мной дурак какой-то все время разговаривает. Пойди туда, пойди сюда. Я ему объясняю: не хочу ходить. Ни туда, ни сюда. А он, пойди, говорит, и все. Приходится идти. У тебя нет такого дурака? Он у всех есть. Такой противный. Отвратительный тип. Мне кажется, это все из-за него. Из-за них. Он же не один действует. Их там много, целая куча. И все мерзавцы. Один говорит: делай это, другой делай то, третий - вообще ничего не делай... А первый опять - делай это, другой - делай то... А ты, как последний тупица, то начинаешь одно, то берешься за другое, то вдруг все бросаешь и ни черта не делаешь. Не знаешь таких ребят? А чего тогда ушла? Мама тут ни при чем. Они тебе сказали уходи - и ты пошла. А маме они велели прийти, она и пришла. Но ни мама, ни ты, ни даже я здесь ни при чем. Бараны. Мы бараны. Что хочешь с нами, то и делай. Баранам бог не нужен.

Я часто спрашиваю себя - зачем я это делаю? Какая разница - что? Все, что угодно. И не могу себе объяснить. Вот скажем, почему я сегодня не пошел на работу? Знаешь? Не знаешь. А я знаю. Неохота. Не-о-хо-та. Думаешь, мне неохота? Им. И я остаюсь дома. Баран. И мозги мне даны только для подчинения. И тебе. И президенту Соединенных Штатов Америки. Он такой же баран, как и мы с тобой. Только президент. Делает вид, что... а на самом деле... У баранов, чтоб ты знала, мозги бараньи. Так что, как ни старайся, все равно пойдешь куда надо, при этом будешь считать, что идешь куда хочешь. И считать так будешь по той же самой причине. Потому что баран.

Что ты будешь делать через пять минут? Никому неизвестно. Может, еще посидишь, а может, сразу уйдешь. А что будешь делать завтра? Через год? Через пять лет? Мы не знаем.

Вот, дорогая мадам, такие дела... Лучше всего быть сумасшедшим. Но и это не от нас зависит.

А ты чего чай не пьешь? На. Нам нечего бояться, мы все зависим от них. Как они там решат на своем совете погонщиков, так и будет.

Вот, например, мы с тобой сидим, да? И вдруг ни с того, ни с сего... Ты не боишься высоты? А я боюсь. А они говорят: открывай окно и садись на подоконник ногами на улицу. Что делать? То-то и оно, что ты уже ничего не можешь сделать. Больше того, тебе кажется, что ты сам этого ужасно хотел. Да? Ну и пошли. (Берет обе чашки, садится на подоконник, ногами наружу.) Сидишь. Тут они тебе говорят: прощайся, пиши посмертное письмо. Приходится слезать с подоконника (так и делает), брать ручку, бумагу. Пишешь. Они тебе и текст диктуют. "Осточертела мне ваша жизнь! Не могу жить в клетке человеческих условностей, отношений, в собственной клетке тела". Ставишь число, подпись. Опять садишься на подоконник. (Садится.) Сидишь. Ну что, по последнему глотку? (Отпивает чай, небольшая пауза.) Только, ты хлебнул, а они - прыгай. Прыгай, говорят, прыгай! Прыгай! Ну! Прыгай, орут, прыгай! Прыгай! И ты... ты... ты прыгаешь... (Бросает свою чашку вниз, следит за ее полетом. Звон разбитого стекла.) И все, тебя уже нет. Вдребезги! Вот такие вот дела... (Слезает с подоконника, закрывает окно). Я отхлебну у тебя?.. (Пьет из "ее" чашки.) Да... Такой они народ...

Уставший, снимает пальто, садится на диван.

- Сказать тебе, как меня зовут? Андрей. Меня зовут Андрей. Мне тридцать четыре года. Тридцать четыре года, тридцать четыре года... И я никто. Ни сын, ни муж, ни отец, ни любовник. Никто. Мне тридцать четыре года, и я не знаю, зачем живу. У меня ничего нет и мне ничего не нужно. Никого и ничего. Но я свободен. Именно поэтому и свободен. В отличие от вас всех. Свободен! Только абсолютно свободные люди могут... могут... Я не испугался, мне нечего бояться! Просто свобода не бывает полной, полная свобода - это сумасшествие. Мама! Мама... Я не могу, не могу, потому что жива мама, она мешает мне, она мучает меня, все время смотрит за мной, подглядывает!.. И если бы не она!.. Не хочу, чтобы она страдала. Я не боюсь смерти! Для меня жизнь страшнее! Мне ничего не стоит, как той чашке!.. Слышишь?! Могу! И запомни это!..

К черту, к черту, к черту! Жалкое создание, шут, комедиант, подобие человека, плоское его отражение!.. Зачем, зачем ты меня рожала?!. Или ты не знала, что жизнь невыносима?! Знала, знала!.. Мама, мамочка!.. (Падает на диван, плачет.)

Проходит немного времени и его плач перерастает в смех.