Глава девятая
Вернулся домой Семен Орестович в ужасном настроении. Дождавшись вечера, полез на чердак с пакетом в руке и уже привычно пробормотал "Отче наш" наоборот. Домовой, лишь глянув в лицо Семену, тут же стал его утешать: - Ну, ладно тебе, хозяин, перестань. Ты ж не виноват! Ты ж не хотел! Зато вон - что надо, то и добыл! Я вообще-то думал, ты сейчас на меня накинешься: мол, во что ты меня втянул, да на хрен мне это надо, - а ты ничего! Молодец! Характер выработался! - Хорошо-хорошо, - прервал его монолог Семен Орестович. - Вот тебе рука висельника. Отказываюсь от нее. Дальше - что? - Дальше - все, - веско ответил жилец. - Теперь иди и надевай плащ, все тебе ясно будет самому. - И что - никаких условий придерживаться не надо? - не поверил Семен. - Не надо, не надо, - успокоил его собутыльник. - Только что протрезвей. Это ж не только источник Силы, это еще и источник информации. Он тебя считывает, а ты - его. Не всякий считать сможет, но ты-то все для этого сделал! Об одном прошу: осторожнее ты... Сразу на большие-то дела не замахивайся. А лучше всего - восстановить бы тебе Орден. Станешь магистром - и самому приятно, и людям польза. Да и мне не помешает. - Тебе-то зачем? - изумился Семен. - Как это - зачем? У нас тоже, знаешь, многое зависит от репутации хозяина. Ты многое сможешь - и я, соответственно... ...Как полагается на море, перед штормом надо вымыться и надеть чистое белье. На флоте Семен Орестович не служил, но настроение было таким - хоть в воду. Вымылся, побрился, чистенько оделся. Креститься не стал, хотя его атеизм, воспитанный всей жизнью, здорово поколебался за эти месяцы. "Да какое отношение имеет плащ к христианству?!" -разозлился Семен. Развернул замшу, надел крылатку, застегнул застежку в виде грифона. Как и в прошлый раз, плащ облег его по мерке, как на него был шит. И тут Семену Орестовичу стало ясно все. Он мог теперь многое. Почти все. И - не мог ничего. Он добился того, чего так хотел. Но не таким способом, который был нужен. Он прожил свою жизнь по возможности честно. Но не так, как необходимо было, чтобы стать повелителем плаща. "Что же я сделал со своей жизнью? - в отчаянии думал Семен Орестович, - а может быть, плащ нашептывал ему эти мысли? - Скольким людям я сломал судьбы... Доверия скольких людей не оправдал... А как я добивался инициации, преодоления искуса, посвящения, наконец... Разве ж так можно?". "Страна такая, это тебе не Прибалтика, - возражал он этим мыслям. - Время такое!". "Время нынче - говно, - услужливо подсовывала память слова Михаила Светлова, - но если ты сам говно, не кивай на время!". "Но я же сделал все, переступив через себя, - неужели это ничего не стоит?!". "Почему же, стоит! Чего стоит, то и получил! Крылья - орган управления Силой плаща. Они у тебя выросли. Действуй, если решишься! Но потом пеняй только на самого себя". Да, пенять было не на кого. Каков рыцарь - таковы и крылья. У Семена Орестовича выросли крылья. На заднице. И чего этими крыльями науправляешь, каковы будут результаты деятельности... гм... рыцаря - ай-яй-яй... Все снова закончилось кладбищем. Как всегда.
Глава десятая.*
Он на этом погосте не гость, Не случайный прохожий, на черта похожий, Не ночной вурдалак, приходящий сквозь мрак На манер нетопыря, руки словно крыла растопыря. Он просто живет по соседству, И погост этот - мир его детства, Плоть его существа, суть его естества...
Он приходит сюда по утрам, Когда день освещает тот хлам, Что скопился по грязным углам У ограды, в обводной канаве. Эти хламом его доканали... Банки, тряпки, изломанный крест, Вонь от свалки разлилась окрест, А когда-то стоявший здесь храм Разобрали на камни канальи,
И мостили камнями дорогу. Это очень не нравится Богу, И поэтому ласковый Бог К этим грязным безбожникам строг, И давно его нет на погосте. Под ногами валяются кости, Череп скалится, словно бульдог... Бедный Йорик... Он здесь бы не смог...
Меж могилами по вечерам Рыщут злые худые собаки. Часть ограды давно разобрали И на топку тащат по дворам. Камни в землю вросли по макушку. Вечерами здесь слышно кукушку. Это так. Но не так по утрам...
По утрам через дыры в ограде На погост входят мрачные дяди И бредут, себе под ноги глядя, Словно ищут здесь что-то такое, Что мешает их сну и покою. А когда это "что-то" находят, То, увы, никуда не уходят, А глава их - старшой - говорит: "Стой!" и "Рой!".
Он стоит, как всегда, в отдаленьи, Все знакомо ему, все привычно: Грунт швыряя в остервененьи, Роют яму они, как обычно. Псы погостные лают и воют, А мужчины все роют и роют, Твердый грунт по-народному кроют, А потом, покурив и работу обмыв, Уходят.
Вот тогда его время приходит! Он к отрытой могиле подходит, В куче грунта он камень находит, Вниз швырнув его вдруг, ловит звук: гук! тук! стук! А затем через грохот рвется ввысь его хохот: ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! Так всегда он смеется тому, Что отрыта она - не ему!
*Стихи Вл. Брехова.
