– А есть ли они, верхние этажи, где живут небесные создания? Похоже, весь мир находится здесь, на земле. Невидимое – невидимо, потому что никогда не пригодится ни глазам, ни уму, разве не так?

– Глаза мы оставим здесь, а сами вознесемся в хрустальную страну. Рано или поздно, мы все покинем это глухое место.

– Разве оно глухое? Послушай, как весело бранятся попугаи. А стрекотанье сорок? А ночное уханье сов? А крики детей, играющих в мяч? Говорят, эта игра ненавистна подземным богам, за то, что будит сонное царство. Но я люблю шум и праздники.

– Ты еще не видела настоящих праздников. Ни разу не была в городе Уснувших.

– Расскажи, почему твой город называется городом Уснувших Надежд?

– Когда-то он назывался городом Уснувших Богов. Но шли годы, и люди начали забывать о богах, которым было совершенно плевать на человеческие войны, рождения и болезни. Люди разуверились, что боги когда-нибудь очнутся и осчастливят грандиозным пробуждением. Клич боевых арен и бой барабанов не пробудят разве только мертвеца. Поэтому решили, что боги уснули навсегда. И построенный ими город стали называть городом Уснувших Надежд. Но лучше бы его назвали городом Вечных Праздников. Тот не человек, кто ни разу там не побывал.

– Расскажи.

– Праздники начинаются с оглушительного грохота барабанов. Толпы восторженных людей вываливаются из каменных стен и вовлекаются в безумный хоровод. Ряженые трясут перьями и бедрами, подражая соитию райских птиц. Хохот, свист, поцелуи, пьяные танцы, объятия вождей и рабов. В небо взмывают молнии огненных стрел. Музыка стихает, когда начинается турнир. Народ спешит занять лучшие места, и на арену, усыпанную свежим песком, выходят воины. Они созывают соперников. Позор сильного бойца – отказать в поединке юнцу. Но если бывалый топор отсек голову новичку, победитель взывает к небожителям: «Трепещите, боги, к вам настоящий воин идет!» … А полеты над землей!

– Полеты? Разве человек может летать?

– Во время праздника в городе Уснувших в небо взмывает громадный каучуковый шар. Горячий воздух поднимает его до самых облаков. Он рвется из рук рабов. Они держат его за толстые канаты, пока вожди, жрецы и чемпионы удобно рассаживаются в корзине. А потом Вождь-всех-Вождей подает рабам знак, они приспускают канат из рук, и шар поднимается выше облаков.

– Ты боялась свалиться на землю?

– О, нет. Меня крепко держал на руках отец.

– А я когда-нибудь полечу?

– Разумеется, принцесса.

– И увижу на земле рисунки уснувших богов?

– Ты будешь в восторге от птиц, зверей, диковинных рыб, танцующих игуан и дев с длинными, как спираль времен, косами.

– Правда, что рисунки на земле нарисовали боги?

– Жрецы лгут. Рисовали обычные люди.

– Такие, как мы?

– Ну, может быть, чуточку талантливее нас с тобой. Художник поднимался в небо на раскаленном шаре и большим вогнутым зеркалом ловил дневной свет, а потом солнечным зайчиком выводил узоры на плато. Внизу несколько быстрых рабов бежали за лучом и разгребали камни по ширине луча. Получалось легко и красиво. Вот почему все рисунки состоят из одной беспрерывной линии… Все просто.

– Но почему жрец говорит, что рисунки нарисовали боги?

– Как только люди перестанут верить в чудеса, они разбегутся по скалам, забудут человеческий язык и превратятся в обезьян. Пусть уж лучше помнят о суровых богах, которые сверху приметят каждый палец в носу.

– Душа умирает, когда я думаю об ушедших… Особенно о Храбром Лисе. Мне кажется, что мы расстались навсегда. Я чувствую беду. Она смерть. Она пахнет кровью. Большой кровью. Слышишь? Там вдали… снова кричат женщины… Это смертницы?

– Нет. Смертницам сразу отрезают языки, чтоб мольбами не мешали обряду.

– Для чего нужны напрасные пытки? Чтобы вырвать сердце из груди, хватит нескольких мгновений. Почему нельзя человека убить быстро, как убивают шиншилл?

– Страдание мира одно на всех. Чем больше мук испытает враг, тем меньше их достанется друзьям.

– Ты рассуждаешь, как Жабий жрец, который сказал, чем больше боли ты испытаешь на земле, тем больше радости получишь наверху.

Мать рассмеялась:

– Чем я хуже Старшего жреца? С тех пор, как меня твой отец привез в Солнечную долину, Жабий жрец навсегда потерял власть.

Женщинам не спалось. Они подошли к нам, вздыхая. Хотелось поговорить.

– Со стороны Шоколадных Холмов доносятся жуткие женские крики. Волосы встают дыбом.

– Страшно в деревне без мужчин.

– Шоколадных Холмов давно нет. Омельгоны спалили их еще в прошлом году. С тех пор там никто не живет, – сказала мать.

– Говорят, ленивцы в брачную пору плачут, как женщины, – сказала Серая Сойка.

– Все равно страшно.

– Может, это не ленивцы? Они никогда раньше не плакали.

– Где застряли наши проклятые мужчины? Почему не возвращаются?

– Наверно им весело в городе Уснувшей Совести.

– А так ли уж они нужны? – сказала мать. – Дети сыты и спать уложены. Пойдемте, подруги, полакомимся настоящим шокко-колло!

Дивный запах шоколадных зерен закружил голову.

Мама с Серой Сойкой суетилась возле очага.

– Развлечемся, подруги! Несите припасы. И побольше шоколадных бобов. Гулять, так гулять! – в ее руках блеснула заветная чаша из горного хрусталя. – Мужчины сегодня дружат с мертвыми. А мы, живые, подумаем о живых. Воины тешат самолюбие на ринге. Повеселимся и мы у плиты!

Шокко-колло!

Мать умела готовить божественный напиток.

Это был не тот, что варили из какао-бобов над каждым деревенским очагом. Обычно в растертые ручным жерновом зерна добавляли сироп агавы или меда, смешивали с толчеными плодами хлебного дерева, – и получались сладкие шоколадные лепешки. Объеденье!

Но огонь очага убивал душу божественного дара.

Мать никогда не молола орехи, а долго растирала их пестиком, постепенно добавляя в кашицу подвяленные почки зибба-у-гаппи. И никогда никакого сиропа или молока пчел.

Шокко-колло без огня всегда казался горячим из-за приспущенного под танец пестика сока свежесобранного чили.

Постепенно горечь перца и аромат какао соединялись со щепоткой таинственных благовоний и превращали шоколад в напиток богов. Оставалось только процедить тягучие ниточки сквозь перепончатое крылышко летучей мыши.

Я любила наблюдать, как струйки спиралью укладывались в высушенные коробочки марринии, тягуче растекаясь по дну. При желании можно было подцепить упругую каплю на мизинец и осторожным язычком проверить: «Готово, да!»

Коробочки были так малы, что умещались в три пальца. Стоило поднести к носу готовое шокко-колло, как глаза сами по себе закрывались, и душа улетала к небесам, не требуя в этом мире ничего, кроме тишины.

Медовый шоколад обожают все дети, но аромат маминого лакомства предназначен был не для каждого. Детям это лакомство недоступно.

Первый глоток огненного шоколада – посвящение в тайны взрослых.

Божественный напиток способен даже мертвеца поднять с жертвенного костра и заставить бить ошпаренной задницей в бубен, исполняя танец весенних туканов.

Ах, мама, волшебница моя!

– 10-

Когда мерцающий свет, подобно жидкой лаве, застывал в глубине звездных зрачков, мать можно спрашивать о чем угодно. Ложь не возбраняется при свете дня. Лишь лунный свет потворствует искренним чувствам. Это странное свойство я уяснила, будучи младенцем, когда приходилось крохотными ладошками теребить сонные щеки матери в ожидании сказки перед сном.

Печальные рассказы повествовали о синеглазой девочке, которую хитростью заманили в дикую деревню, лежащую далеко за черными скалами, откуда лишь быстрокрылый кондор, мог передать привет родным краям.

Однажды я сказала:

– Мама, я знаю, что боги тебя не случайно забросили в глушь, далеко от праздников. Быть может, они выбрали это место специально? Чтобы надежнее спрятать бесценные сокровища?