Юрий разом повернулся к нему, но Яков Григорьевич не дал ему возразить.
- Так, так, не перечь. Молод еще мне перечить. Я, брат, с виду тих, а в тихом озере, как тебе известно, черти водятся, и, когда я рассержусь, перечить мне не следует. Ты что же, решил, будто мать твоя обязана всю жизнь тянуть лямку непосильную? Двужильная она? Это так, но и две жилы лопнут, если их натянуть до отказа. - Яков Григорьевич приостановился, сделал несколько затяжек и уже самым обычным, спокойным голосом добавил: Нехорошо, Юрий, так обращаться с матерью. Ты не маленький, слава Богу, уже на самостоятельную дорогу выскребаешься, а вот Галка, Костя, Васюха, да и Зойка со Славкой - нуждаются еще в том, чтобы их за руку вели. Я понимаю, противится твоя душа... за отца обидно. Однако в жизни приходится делать уступки ради ближних, кого любишь. Если, конечно, по-настоящему любишь. Яков Григорьевич остановился, напряженно посоображал, да взял и поведал Юрию завещание отца, рассказал о его последних минутах. Посинели в зимних сумерках окна, отбушевала почка, и теперь в ней лишь золотились угольки, тускнея один за другим. Юрий опустил голову. Яков Григорьевич не мешал ему обдумать услышанное, знал, как это все разбередило сердце паренька. Лишь много времени спустя он поднялся, легонько отстранил Юрия, бросил три полена в печку. Постоял еще на одном колене, потом поднялся, отряхнул штаны и тронул Юрия за плечо.
- Ну, чего притих? Брось-ка пыхтеть и сходи по воду, мать усталая придет.
Юрий молча поднялся, пошел за печку одеваться.
- Когда переходить-то будете? - послышался оттуда его недовольный голос, но уже с примирительными оттенками.
- Да не знаю. Вот посевную проведем. Надо еще избу подремонтировать, старая больно стала. В нашу бы можно перебраться, да не хочу я, да и мать, пожалуй, не захочет. Продадим ту избу.
- Ну-ну, дело это ваше, - буркнул Юрий. - Я, как говорится, отрезанный ломоть, гость в чужом подворье. - И, стукнув дверью, выскочил на улицу.
- Экая ведь заноза! - покачал головой Яков Григорьевич. - Гляди ты, как его!
Долго сидел Яков Григорьевич один в непривычной для этого дома тишине. Он научился размышлять о своей нескладной жизни спокойно. С годами притупилась в нем тревожная тоска по утерянному счастью, и любовь к Лидии Николаевне сделалась привычной, как что-то навечно неотъемлемое, без чего он не мыслил жизни. После молодых лет и до последнего времени он не стремился к тому, чтобы что-то переменить. Он боялся, что огонек, которым он согревается всю жизнь, вдруг погаснет от прикосновения к нему. Любовь для него была необходима такой, какой он ее изведал, и большего не хотел.
Каждый человек любит по-своему, и, очевидно, в этом кроется самый глубокий смысл любви. Бывает иногда, что человек, способный любить только раз в жизни, сам себя лишит этой радости, растворив любовь свою в буднях, как горсть сахара в огромной лохани. Но любовь, вмещающаяся в горсть, поселится в маленькую душу. У Якова Григорьевича в сердце жила любовь, которая обнимала и грела собой не только Лидию Николаевну, но и ее ребятишек, Зойку, Славку. За такую любовь можно было не бояться.
И все-таки Яков Григорьевич не решился бы перешагнуть ту черту, которая отделяла его от Лидии Николаевны, если бы его жизнь не была жизнью родных детишек. Знал он, что Лидия Николаевна для детей также сделает все oт нее зависящее.
Подремонтированная дверь тихо отворилась. Якова Григорьевича коснулась свежая, холодная струя, услышал голос Лидии Николаевны:
- Кто тут живой есть? Чего без свету сидите?
- Я один, Лида, сумерничаю, - отозвался Яков Григорьевич. - Иди погрейся, озябла?..
- Да нет, у силосных ям не застынешь, подолбишь пешней - жарко. Однако она подошла к печке, протянула руки.
Яков Григорьевич пошарил в темноте табуретку, с шумом пододвинул ей.
- Сядь. Устала?
Она молча села. Яков Григорьевич осторожно взял ее руку и начал греть в своих руках. Лидия не двигалась и ничего не говорила. В эту минуту наслаждались покоем и редкой близостью.
Сколько же лет промелькнуло? Сколько они ходили рядом и все же далеко друг от друга? Чем же это подогревалась в нем любовь, которую он сумел молча пронести до сегодняшнего вечера? Видно, схожа любовь с репейным корнем: срубят его, лопатой расщепают, а он соберется с силами и, как ни в чем не бывало, лезет из земли со своими листищами, да еще семя цепкое по ветру пускает.
В сенках захрустели шаги, ухнула в бочонок из ведер вода и послышался удаляющийся звон ведер.
- Хорошо так сидеть, - вздохнула Лидия Николаевна, - да готовить что-то надо к ужину. - Но она не спешила подниматься и, помедлив, тихо спросила: - Разговаривали?
- Привередничает еще, но уже но так ретиво. Думаю, что все уладится.
- Господи, какие еще частоколы нам ломать? В деревне сейчас так кому только не лень, тот и чешет язык. - И дрогнувшим голосом добавила: - Ведь до чего дошли, дотрепались, говорят, что мы отравили Евдокию. Батюшки!
- Пусть говорят. Наслышались всякого. Но в угоду этой пташке-цыганке мы не сделаем ребятишек сиротами. Такие, как Клара, только и ждут, чтобы мы поссорились. Им же радость, когда другие корчатся от горя, как береста на огне.
- Ладно, Яша, переборем и эту беду. Вдвоем переборем. А я устала. Даже осиновый лист и тот куда-то хочет притулиться, а я одна уже не могу. Устала.
- Скоро уж, скоро, Лида, мы будем вместе, - дрожащим голосом проговорил Яков Григорьевич и несмело нащупал своими губами ее обветренные, но все еще не утратившие свежести губы. - Жизнь моя.
Лидия Николаевна отстранилась, перевела дыхание, легонько погладила его руку и виновато сказала:
- Я пойду, свет включу. Скоро ребята прибегут, есть запросят.
Все эти дни Тася пропадала на острове. Здесь развернулись работы на парниках и в теплице. Решено было заниматься ранними овощами в основном на острове. Парниковое хозяйство здесь более или менее в порядке, имеется теплица. В третьей бригаде также полным ходом идут работы на парниках. На этих двух участках все силы овощеводов, иначе пока нельзя.
Распылишь их по всем бригадам - и ничего не добьешься. Если на острове и в третьей бригаде удается сохранить и вырастить ранние посевы овощей и реализовать их, колхоз получит порядочный доход. Деньги дадут возможность развернуться шире.
