- До свидания. Спешу. Завтра увидимся.
- Всего доброго, - отозвался Уланов. Осмолов с Лидией Николаевной не сказали ничего.
Осмолов семенил, поспевая за широко шагающей Лидией Николаевной, и что-то тихонько наговаривал. Как только поравнялись со старым насупившимся домиком, стоящим чуть на отшибе, пастух начал прощаться:
- Вот и хибара моя. Прощевайте, товарищ новый секретарь. Может, скоро уедете, так прошу вас любезно, походатайствуйте насчет наших коровушек. Не пришлось бы шкуры с них снимать. Подсобите сенцом. Вам сподручней просить. Вы все ходы и выходы знаете, товарищ новый секретарь.
Старик усиленно нажимал на слова: "Товарищ новый секретарь". Уланов сразу уловил его хитрость - хочет сыграть на честолюбии и пронять этим. Иван Андреевич про себя улыбнулся и промолвил:
- Хорошо, дедушка, ты уж извини, что я тебя так.
- Ничего, ничего, так лучше, попросту-то, мы не хранцузского происхождения. - В голосе старика явно сквозило: хоть, мол, горшком назови, только уважь.
И Уланов, погасив улыбку, серьезно ответил, сознавая, что слова его должны стать делом и что завтра же, если не сегодня, они стануг известны всему селу:
- Так вот, дедушка, обещать быстро обеспечить ваш колхоз кормами я не могу, но падежа скота - не допустим, за это будь спокоен.
- И на добром слове спасибо. Нам бы только до травушки весенней их, сердешных, дотянуть, а там уж я выхожу... Ну, пропревайте, заболтался я на морозе-то. И уже вдогонку крикнул: - Так, значит, Лидия, обскажи, как следует быть все, не забудь.
- Ладно, сват, не забуду. Ступай, ступай, холодно ведь.
Калитка хлопнула, и в ограде раза два тявкнула собачонка, видимо, для того, чтобы напомнить о своем присутствии.
Ветер стих. Кругом потрескивало и что-то все время скрипело, словно шло по деревне множество лошадей с санями. Где-то пилили дрова. Вот пила попала на сучок и раздались такие звуки, которых зубы боятся. От реки, нарастая, доносился рокот трактора.
- Таисья едет. - кивнула головой Лидия Николаевна, - заколела, наверно? Валенок-то нет, а Юркины не надевает - страшны кажутся.
Уланов прислушался к шуму трактора и, засунув руки вместе с перчатками в боковые карманы полупальто, казавшегося сейчас тонковатым и коротковатым, спросил:
- Лидия Николаевна, а почему Осмолов живет в такой плохой избе? Неужели он лучшую не заработал?
- И не одну, - подтвердила Макариха. - Но в пустые избы не идет он, своя, говорит, ближе к сердцу, а новую выстроить не на что. Здесь деньги водятся у тех, кто в колхозе не работает, но колхозным добром умеет попользоваться. Вообще-то в жилье нужды у нас нет, хоть и не строим. Домов пустых сколько угодно: побросали люди, в город подались. Там в комнатушке ютятся, на квартирах. а назад придуг, когда им калачей напекут.
- Неправда, начали возвращаться. Некоторые уже в своих деревнях работают.
- Но не наши. И рады бы иные, да при таком руководстве не вернутся.
- Хорошо, Лидия Николаевна, мы еще поговорим. А Осмолов заинтересовал меня очень.
- Вот наша с Таисьей изба. Вот вам веник.
Пока Иван Андреевич обметал валенки, а обметал он их очень тщательно, Лидия Николаевна рассказывала:
- Осмолов и фамилии своей не знает. Сирота он пришлый. Кто-то дал ему прозвище, по-видимому, кулак тот, у которого он в детстве коров пас. Видели, у него верхняя губа ровно пчелой укушена, вот по ней и прозвище Губка - получил. С прозвищем дожил до колхоза. Вступать стал - мы ему фамилию всем колхозом придумали, нашу, уральскую. Больше двадцати лет он наших колхозных коров пасет. Из-за него, можно сказать, и стадо у нас было лучшее в районе. Хороший старик. Только Карасева да председателеву жену ненавидит, а те его. К слову, правильно он делает: они только и норовят что-нибудь выбраковать для районного начальства... Вот сюда идите и пригнитесь, а то шишку посадите, тут низко.
Уланов шагнул в сенки, нашарил холодную, скользкую скобу и открыл дверь, обитую тряпками, обмерзшую и оттого тяжелую. Сначала он ничего не мог разглядеть, а когда протер очки, первое, что ему бросилось в глаза, это множество ребят, и все черноглазые.
- Здравствуйте, народ честной! - сняв перчатки, с улыбкой сказал Уланов.
Недружный хор отозвался в ответ.
- У нас тут семейно! - рассмеялась Лидия Николаевна. - А ну, ребята, быстро наводите порядок в избе, и за дровами. Печку топить будем. Иван Андреевич, вы проходите, в ногах правды нет. Перешагивайте тут через которых.
Наговаривая так, Лидия Николаевна развязывала шаль, ногой поправила половик. Затем она поставила трубу на самовар, замела стружки в угол к печке.
"Честной народ" толкался возле нее. Юрий принес с улицы охапку дров и, сбросив галоши, тоже шмыгнул на печь.
- Стоп, старшой! - скомандовала Лидия Николаевна. - Натягивай валенки и шагом марш к Августе, сам знаешь зачем.
- Откуда у вас целая рота и которые ваши? - оглядевшись и попривыкнув к обстановке, спросил Уланов.
- Трое моих-то. Четвертый убежал только что. Его Юрием зовут. А эти вот Якова Качалина. Эти вот трое Августы Сыроежкиной. Та девочка доярки нашей - не с кем оставить дома. А этот вот, большеглазенький - Таисьин. Лидия Николаевна мимоходом прижала к себе упиравшегося Сережку и на ходу продолжала: - И не болеет он, а все тощий. Вот она, интеллигентская-то кровь. Мои вон картошку с солью наворачивают, а кожи на них не хватает, коротка.
- Серьезно, ребята у вас здоровые, особенно этот вот, солидный человек. Тебя как звать?
- Васюхой. А твое как фамиль?
- Моя? Дядя Ваня.
- Это не фамиль, - пробасил Васюха и, заметив какие-то знаки с печки, спросил: - А раз ты начальник, то почему не на "победе" приехал и почему медалев нет?
- Матушки мои родимые! - всплеснула руками Лидия Николаевна. - Вот так грамотей стал! Медалев нет! Медали только такие, как Карасев, цепляют на что попало, а другие хранят до поры до времени. Понятно тебе?
Васюха закивал головой, подтянул штаны и еще что-то хотел спросить, по в это время в избу молнией влетела Тася и, стукая ногой об ногу, начала раздеваться.
- Ой, тетя Лида, как я замерзла, вы бы знали... мочи нет...
Лидия Николаевна обернулась к Уланову, чуть заметно подмигнула и, неся самовар на стол, проговорила:
