Ведемир снова спросил:
— Так что же мы можем сделать?
Уэлгрин покачал головой. Объяснения зловонию казались вполне разумными, когда Теодебурга рассказала о воде для промывки. Уэлгрин припомнил слова своего наставника, Молина Факельщика:
— Мы, стражники, заботимся обо всем городе в целом, мы не можем позволить себе заботу о благе каждого отдельного горожанина. Нет, с этим ничего нельзя поделать, — он повернулся к Теодебурге. — Мне в самом деле очень жаль, но тебе нельзя делать этот шаппинг здесь.
— Но он еще не окончен! — не унималась ткачиха. — Мне нужен еще только день, всего один день… Когда шаппинг завершится, получится шелк-сырец. А из него можно будет сделать настоящий шелк! Ведь никто не станет возражать против того, чтобы я пряла и ткала?
Уэлгрин покачал головой. Несмотря на все мольбы, слезы и заломленные руки, у этой женщины был такой же норов, как у его энлибарской стали. Поэтому, решил Уэлгрин, тем более нужно настоять на своем.
— А когда ты соткешь шелк, ты его продашь, — продолжил он за нее. — А потом на всю выручку накупишь кучу этой своей ветоши у рыбьих торгашей. И сделаешь еще большую кучу гниющего мусора… И еще большую — потом, когда купишь еще больше этой ветоши, и так раз за разом. А когда тебя притащат на суд к принцу по жалобам на эту невыносимую вонь, ты скажешь, что всегда этим занималась — и стражники тебе не мешали… Нет, госпожа моя, ты меня на эту удочку не поймаешь.
— Вовсе не обязательно все будет именно так, — возразил Ведемир.
— Ты хоть не становись на ее сторону, а? Я знаю, о чем говорю.
Если что-то пошло не так — надо пресекать это в корне. А то, если слишком попустительствовать, оно будет разрастаться — и чем дольше, тем гаже.
Уэлгрин не отводил взгляда от Теодебурги. Ничего этого не случилось бы, если б он тогда как следует исполнил свои обязанности и отправил проклятую ослиную повозку на дрова!
Теодебурга тронула Уэлгрина за руку.
— Пожалуйста, помоги нам! Ты ведь знаешь, что я могу это сделать. Я научилась этому в Валтостине, в семье моего мужа, еще до того, как туда пришли солдаты. Весной мы собирали отпавшие коконы, но тот шелк, который у нас получался, никогда не был таким чудесным, каким должен быть вот этот. Ты веришь мне. Я знаю — ты мне веришь.
Уэлгрин отвернулся. Гораздо легче изловить опасного убийцу или провести учения с целым отрядом, чем разбираться с упрямой и решительной женщиной!
— Ну, хорошо… Но только до завтрашнего вечера. Я согласен смириться с этим — но никакого прядения, никакого ткачества!
Я вернусь сюда завтра после захода солнца, и хочу, чтобы здесь от вас и следа не осталось, поняли? Если я не смогу доложить, что не напал на ваш след, то лично возьму вас всех, со всеми пожитками, и со всем вашим шелком, спущу в болота Ночных Тайн и там оставлю! Если еще хоть один день вы будете тут портить воздух и отравлять воду — вас не станет, вы поняли? Не ста-нет!
Теодебурга расправила плечи, выпрямилась.
— Мы поняли.
Ведемир, правда, не совсем понял, но благоразумно промолчал. Он достаточно долго был солдатом, чтобы понимать разницу между спором, когда можно попрепираться, и прямым приказом.
И все же, когда они с капитаном вышли на улицу, где их никто не мог услышать, молодой лейтенант потребовал объяснений.
— Ты хоть понимаешь, на что обрекаешь этих несчастных?
Неужели ты думаешь, что этот ее муж, Дендорат, послушается женщин и согласится съехать отсюда? Да он просто поколотит их всех, хорошо, если вообще не поубивает. А шелк… Это прекрасный шелк, командор. И разве не пристало нам заботиться о том, что хорошо? Мне казалось, офицер должен уметь не только выполнять приказы, но и принимать решения. Что же нам делать, если оказывается, что приказ, который мы должны исполнять, — плох?
Уэлгрин резко остановился. Когда он повернулся к молодому лейтенанту, на его лице не было и тени прежнего дружелюбия.
— Если тебя так заботит, правильны приказы или нет, то лучше бы тебе было поступить не в гвардию, а в магистратуру!
Мы — солдаты, лейтенант Ведемир, мы следим за соблюдением законов. Со-блю-де-ни-ем. Никто не любит стражников. Люди не думают о нас, пока у них самих не стрясется какая-нибудь беда.
В лучшем случае мы — предмет устрашения для преступников.
Наступила неловкая пауза. Ведемир спешно подыскивал слова, чтобы и командиру не возразить, и не отступить от своего мнения.
— Я считаю, это — лучшее из всего, что мы сможем получить за следующие несколько лет.
Командир размышлял на ходу. Они дошли уже до самой гавани, когда он вновь заговорил, тщательно взвешивая каждое слово:
— Это на мои деньги куплена та куча перегноя, но не это меня беспокоит. Я решил, что навсегда потерял эти деньги, уже тогда» когда передал их бейсибскому торговцу. И я не бесчувственный камень. Никаких сомнений, они не делают ничего противозаконного. Только вот устроились они не там, где надо. И я совершенно прав, заставляя их подыскивать место получше.
— Но какое место подойдет им больше? Куда им податься?
Где еще у них будет все, что нужно, и где они никому не помешают? На могильниках? Или в Низовье? И где будут эти женщины и дети дня через три, если подадутся в Низовье?
Ведемир вовсе не рассчитывал получить ответы на все свои вопросы, но капитан воспринял их всерьез.
— Что ж… Им нужна чистая вода, но вода загрязнится, когда в ней будут промывать эту гадость. Значит, нужна проточная вода, ручей, который впадает в реку… Выходит, им нужно выбраться за городские стены, в какую-нибудь загородную усадьбу. Но у них на это не хватит денег, да и эта Теодебурга вряд ли когда-нибудь ставила свою подпись на контракте… Вот, покровитель. Им нужно найти покровителя, у которого есть загородная усадьба и который согласится терпеть этот смрад ради будущих барышей на торговле готовым шелком.
— О какой это усадьбе ты подумал — об Орлином Гнезде, что ли? Или о бывшем поместье Джабала — теперь, когда пасынки ушли, оно пустует… А как насчет «Края Земли» и Ченаи с ее гладиаторами? — размышлял вслух Ведемир.
На памяти многих поколений эти три усадьбы в представлении жителей Санктуария отмечали границу между городом и дикими землями. Сейчас они были отстроены заново, каждое по-своему, но их значение осталось прежним. Во всяком случае, для Ведемира. Насколько он мог судить, все три поместья подходили в равной мере. Юноша ничего не знал об отношениях Уэлгрина и Ченаи. А потому, когда командир неожиданно злобно выругался и сказал, что лучше бедной женщине отправляться прямо в ад, чем туда, Ведемир понял только, что ступил на неверную почву.
— Я обещал родителям заглянуть в гости, если окажусь неподалеку от дома.
Нельзя сказать, что это было совсем уж не правдой т — Джилла всегда была рада видеть старшего сына, а ему самому вдруг очень захотелось побыть в кругу семьи.
Уэлгрин не возражал.
— Хорошо, а я пойду дальше. Догонять меня не надо. Ты, по-моему, и так многому сегодня научился.
У Ведемира горчило во рту, как будто он выпил одну из горьких настоек, которые готовила Джилла. На какое-то мгновение он почувствовал себя одиноким и всеми покинутым, ему стало холодно, и юноша быстро зашагал вверх по улице, в сторону вроде бы вполне благопристойного квартала, где с недавних пор жила его семья. Ведемир задумался о жестокости, которую проявил сегодня его командир. Молодой лейтенант был очень впечатлительным юношей с живым воображением. Он не мог, конечно, догадаться об истинном положении дел, но все же подыскал более-менее правдоподобное объяснение словам Уэлгрина: у всех трех имений, которые он назвал, было богатое прошлое, связанное с Ранканской империей. Конечно, производителям шелка нужен совсем другой покровитель. И к тому времени, когда Джилла услышала стук его кожаных сандалий на ступенях дома, Ведемир успел выработать план действий.
У Уэлгрина же, наоборот, никакого плана не было. Не особенно задумываясь, что делает, он проверил ряд складов и сараев.
