— Не знаю. Он нам не сказал. Дал денег и велел его добыть.

— Кто это «он»?

— Ну такой… Имени-то он не назвал… А по одежке — вроде как волшебник — А каков он с виду?

— Волосы — будто серебристые и…

У самого уха Чолли просвистел кинжал и вонзился высокому прямо в глаз. Из раны брызнула кровь, потекла какая-то прозрачная жидкость. Несчастный лишь раз дернулся и затих. Чолли отпустил его, и убитый сполз по стене на мостовую. Ручка короткого кинжала по-прежнему торчала у него из глазницы.

Коротышка, похожий на пивной бочонок, нырнул в переулок.

— Эх, жаль, я тогда тебя совсем не пристукнул! — с досадой воскликнул Чолли и свистом подозвал коней.

Бизнес есть бизнес. Клеевар погрузил труп в фургон и прикрыл мешковиной. Вряд ли кто-нибудь что-то заподозрит — он и раньше частенько подбирал трупы еще до наступления темноты.

Ведь покойник на улицах Лабиринта — дело обычное в любое время суток И ничего удивительного в том, что человек занимается своим делом, нет.

…Баббо переминался с ноги на ногу, терзая пальцы немытых рук. Глаз от пола он так и не поднял. В комнате было холодно, но его грязноватая домотканая рубаха наемника промокла от пота.

— Клянусь Тенями Предков! Ну что ты несешь? Как он мог сбежать от вас? Вас же двое было! И оба с оружием! Неужели двух лучших в Лабиринте грабителей сумел провести какой-то старый лысый торговец? — Марип был в ярости.

— Да он тоже ничего себе! Не слабак какой-нибудь, — пытался защититься Баббо. — Дориену в уличных стычках просто равных не было, а этот тип его запросто к стене пришпилил. А уж как он ко мне подобрался, я и услышать не успел, пока по башке не получил. Когда я к ним подкрался, он бедняге Дориену топор к горлу приставил и коленом в брюхо как саданет! Небось все яйца ему отшиб. Ей-богу, этот тип знает, что делает! И откуда вам знать, что он так уж стар? Дор орал, прямо как резаный… Вот и пришлось заставить его умолкнуть…

— Что ж ты клеевара-то этого ножом не пырнул?

— Не успел. Да и не с руки мне было с ним возиться. Мне тогда вообще больше всего хотелось нырнуть между ними да поскорее удрать. Вы же у нас волшебник, что ж вы сами-то ничего с ним не сделали? Превратили бы его во что-нибудь…

— Всякая магия бессильна, пока амулет у него. Иначе с какой стати мне было вас, ворюг, нанимать?

— Ну да, мы ворюги, а вы, конечно, великий чародей, ничего не скажешь! — огрызнулся Баббо. — Только от заклятий ваших проку никакого! Потому вы все нас и нанимаете. А потом у вас еще наглости хватает попрекать: видите ли, мы кого-то упустили!

Ничего, придется теперь самим почесаться! Ладно, еще увидимся. — Страх в душе Баббо сменился откровенным презрением.

На трибунах стадиона, построенного Лованом Вигельсом в своем поместье Край Земли, было людно и шумно. Зрители успели влить в себя достаточно «Красного золота» и теперь задирали друг друга по любому поводу. Зандулас и Чолли тоже яростно с кем-то спорили и орали. Первыми на арене выступали преступники, приговоренные к смертной казни; их натравливали друг на друга, и особого мастерства тут не требовалось — только сила и жестокость. Чолландер подобным боям всегда предпочитал гонки на колесницах.

Он отлично умел выбирать возможного победителя и всегда знал, на кого следует поставить. Только что окончился четвертый заезд, а он уже три раза успел получить приличный выигрыш. Зандулас, который до сих пор не выиграл ни гроша, поднялся на ноги и криво усмехнулся:

— Пойду, пожалуй, еще выпью — перед последним заездом.

Ты не хочешь?

— Нет, спасибо, Зан. За тебя на кого-нибудь поставить?

— Не-а. А впрочем, давай. Если я вовремя не вернусь, поставь пару медных монет — по своему выбору.

Любимым колесничим Чолли был Борак. Над спинами трех его гнедых коней смазанный маслом кнут взвивался как живой, а с острыми как бритва ступицами колес он управлялся получше, чем некоторые воины — с мечом.

Еще в сегодняшнем финальном заезде участвовали Магьяр на белых конях, Аттикус на серых в яблоках и Криспен тоже на белых — все первоклассные колесничие.

Кругом орали: «Шесть монет на Аттикуса!», «Две на Магьяра!», «Четыре на Аттикуса!», «Восемь на Криспена!».

Захваченный всеобщим азартом, Чолли тоже крикнул:

— Две серебряные монеты на Борака!

— Вот, возьми еще и тоже поставь на него, — шепнул ему вернувшийся Зандулас. — Я-то сперва хотел на Аттикуса поставить, да только мне весь день не везет, так что лучше я твоему примеру последую. Может, хоть на этот раз выиграю.

Особенно крупные ставки делали те, кто сидел в ложах. Там в ходу были золотые монеты. Впрочем, сидевшие в ложах легко могли себе позволить и проиграть, а вот простые горожане, занимавшие дешевые места, порой проиграв горсточку медяков, не знали, как домой глаза показать.

И тут у Чолли снова зачесалась шея: опять кто-то за ним шпионил!

Четыре колесницы вышли на старт, распределив дорожки по жребию. Чолли нахмурился: Бораку достался внешний круг, самый невыгодный. Затем стоял Криспен, потом Магьяр и наконец — на самой лучшей, внутренней дорожке — Аттикус. Распорядитель махнул флажком, и колесницы понеслись. Лошади налетали друг на друга, и каждый раз, как колесницы соприкасались» раздавался пронзительный визг заостренных ступиц. Криспену удалось оттеснить Борака к самой стене, но хитрый ветеран и не думал сдаваться. Когда его колесница коснулась колесом каменной кладки, в воздух взметнулось облачко пыли, и, чтобы выровнять лошадей, Борак взмахнул кнутом, как бы невзначай задев круп одного из белых коней соперника. Белый так и взвился.

И хотя Криспену потребовалось лишь несколько секунд, чтобы выровнять упряжку, Бораку этого оказалось достаточно.

Чолли огляделся. Интересно, чья это серебристая шевелюра мелькнула в толпе у него за спиной? Может, кто-то из женщин решил присоединиться к болельщикам? А может… На всякий случай он стиснул рукоять своего ибарского кинжала.

Белый жеребец пронзительно вскрикнул, когда острое колесо задело его, захромал и лягнул колесо. Толпа на трибунах взревела.

Животное упало, потянув за собой всю тройку коней, и колесница попросту перевернулась. Магьяра, рука которого запуталась в поводьях, затащило под повозку.

Чолли оглянулся: серебристая голова куда-то исчезла, но явно временно. Это он чувствовал отлично.

Рядом орал Зандулас:

— Ты видел? Нет, ты видел?

К финишу Борак пришел, опередив Аттикуса на полкорпуса.

Криспен, налетев на упавшую колесницу Магьяра, потратил слишком много времени и здорово отстал.

— Забери мой выигрыш, хорошо? — попросил Чолли Зандуласа.

— А ты куда собрался?

— Да что-то нехорошо мне, — соврал Чолли. — Наверно, «Красного золота» перебрал.

Торопливо спускаясь по ступеням, он слышал, как неистовствует толпа, выкрикивая имя Борака. Кто-то метнул в него нож, который, впрочем, лишь скользнул по толстой коже, усиленной металлическими кольцами. Да, пока Чолли просто везло, и он это отлично понимал.

Выбравшись за ворота поместья, он бросился бежать — со всей скоростью, на какую только способны были его толстые ноги. Он стремительно пронесся мимо строительных рабочих и пролома в стене, а потом нырнул в гущу извилистых улочек Лабиринта, сворачивая при каждом удобном случае то вправо, то влево. Мало кто знал Лабиринт так хорошо, как Чолли, который каждое утро объезжал каждый его закоулок. Доки были уже совсем близко. Погони он пока что не заметил, но ощущение близости преследователей не проходило.

В «Винной бочке» основную часть посетителей составляли рыбаки, которые по большей части хорошо знали Чолли. Они покупали у него клей для своих лодок. А он с учениками, в свою очередь, всегда готов был купить у них непроданную или протухшую рыбу. Так что его появление в кабачке приветствовали радостными криками.

Из всех жителей Санктуария только рыбаки по-настоящему приняли бейсибцев — по крайней мере, клан Сетмур, — ибо те оказались поистине великими тружениками моря, людьми честными и умелыми. Ну а завсегдатаи «Винной бочки», где даже стены были украшены рыболовными сетями, и вовсе чувствовали себя с ними братьями и товарищами по оружию в своей бесконечной борьбе за хлеб насущный с безжалостной морской стихией.