Раздался свистящий звук, издаваемый трупом, когда его начинают двигать и из легких выходит последний воздух. Привязанный осел задергался и заорал, почуяв, как тюк на его спине внезапно зашевелился — медленно, но со все нарастающей силой. Ишад неторопливо протянула руку и сорвала с тела прячущее его покрывало. Тело упало на землю, встало на четвереньки, а затем медленно, осторожно поднялось. То была молодая женщина, у которой на груди и на шее зияли ужасные раны; ее туника и юбки с оборками почернели от крови, а голова, наполовину отрубленная, заваливалась на сторону.

— О, да это она, а не он, — спокойным голосом произнесла Ишад. — Бедная ночная бабочка, оказавшаяся, когда не надо, в казармах пасынков. Как жаль! Хаут, мне нужен фонарь.

Нисиец поднял фонарь с земли и открыл его створки. Казалось, от него не было никакого света, однако когда Мрига перевела взгляд от фонаря на Ишад и труп, а потом на алтарь, то обнаружилось, что все они отбрасывают тени, которые были чернее, чем окутывавшая их ночь.

— Тебе не будет больно, дитя, — успокоила Ишад.

Она подняла серп и швырнула его в землю. Раздавшийся крик, подумала Мрига, способен был заморозить ужасом мозг любого смертного. Она испытала необъяснимое удовлетворение, когда, посмотрев вокруг, заметила, что костяшки пальцев Сивени, сжимавшие копье, побледнели.

— Впрочем, возможно, все-таки будет больно, — сказала Ишад без особенного сочувствия в голосе.

Она выпрямилась, держа в руке нечто, напоминающее шелковистый, развевающийся кусочек ночи. То была тень, которую она отсекла. Осторожно, пальцами одной руки, колдунья принялась комкать ее, пока та не обратилась в пригоршню тьмы. И протянула ее Мрите.

— Возьми, — велела она. Мрига подчинилась. — Когда я скажу, проглотишь. А теперь…

Она повернулась к Рэзкьюли, который, облокотившись о призрак меча, испуганно наблюдал за происходящим.

— До этой мне нет дела, — пожала плечами Ишад. — Ее душа может лететь куда угодно. Но твоя еще сможет принести некоторую пользу. Значит, что-нибудь живое… — Она огляделась вокруг. — Вот это дерево выглядит подходящим. Стой смирно, цербер.

Второй крик вынести было еще тяжелее. Ишад выпрямилась, вытащила тень, внимательно изучила ее и аккуратно разрезала примерно посередине. Одну из половинок она засунула в гниющий ствол ивы, и в тот момент, когда она повернулась к Сивени, длинные голые ветви ее выпустили бесчисленное множество тонких, трепещущих листочков тьмы.

— Здесь, — показала Ишад. Сивени протянула руку и взяла сгусток тени так, как если бы это был скорпион. — Стилчо.

Тот отшатнулся. Стоящий позади него Хаут, со зловещей усмешкой на лице, приподнял фонарь. Третий крик был самым ужасным.

— Быть может, ты испытал много страданий на моей службе, — проговорила Ишад, в то время как разрезала тень его души и вешала половину ее на ветви кустарника, окружавшего алтарь. — Быть может, я позволю тебе вернуться. — Кустарник покрылся дрожащими листочками и маленькими ягодами тьмы. — Мы поговорим об этом, когда я вернусь, — добавила она и погрузила скомканную тень в свои темные одежды. — Мор-ам, Хаут, охраняйте это место до зари. Мы вернемся другим путем. Ждите нас дома, у задних ворот. И не забудьте тело Стилчо. — Она повернулась к алтарю и вновь подняла серп. — Приготовьтесь, богини.

— А как насчет Тиры? — спросила Сивени.

— Она понесет эту душу, — показала Ишад. Ее рука опустилась на голову барана. Тот беспомощно посмотрел на нее. Ишад полоснула серпом. В отсветах фонаря глаза животного страшно сверкнули и вдруг померкли. Черная кровь пролилась на белые камни алтаря. — Пора, — сказала Ишад со сладкой улыбкой в голосе и подошла к овце.

Мрига с ужасом проглотила трепещущий комок тьмы и почувствовала, как он опускается вниз, сопротивляясь, будто и ему было страшно. Эта тьма на миг застила ей глаза и взорвалась диким ревом в ушах. Она услышала вопль овцы, затем все смолкло. Когда ее сознание прояснилось, Мрига обнаружила, что смотрит на Ишад, которая была окутана тенями и выглядела, словно одно из тех ужасных божеств, которые мстят за насмешки над ними. Сивени тоже была окутана мраком, и только наконечник ее копья сиял. Даже Тира сделалась абсолютно черной, и только глаза ее загорелись чудовищным огнем, когда случайный отблеск лунного света упал на нее. Тира запрокинула голову и завыла. Земля под ногами содрогнулась, потревожено вспучилась, пошла волнами, а затем треснула и расступилась.

— Призовите всю вашу смелость, — мягко произнесла Ишад, — она вам потребуется. — И начала спускаться в большое отверстие в земле, в дымящуюся, пахнущую серой темноту.

Тира, лая, прыгнула за ней; другие завывания над и под землей ответили ей. Мрига и Сивени посмотрели друг на друга, и пошли следом.

Застонав, земля сомкнулась за ними.

Мор-ам и Хаут переглянулись и сглотнули слюну.

Они сделали это вновь, когда осел, голодный и напуганный всеми этими событиями, натянул привязь и принялся объедать ближайший куст. Он испуганно отпрянул, когда куст вскрикнул, и его сломанные ветви начали кровоточить.

Осел постоял немного, переминаясь, а потом посмотрел голодным взором на другую ближайшую еду — склонившуюся иву со странными черными листьями.

Ива начала плакать…

Дорога вниз оказалась крутой. Одно это могло затруднить возвращение, если и другие склоны Ада окажутся столь же крутыми. Мрига поняла, что их ожидают многие испытания, судя по тем звукам, которые доносились до них сквозь густую тьму. Неясные отдаленные крики, завывания существ, которые вовсе не обязательно были собаками, а также кашляющее хрюканье каких-то животных, все смешалось в дымном воздухе так, что начинали болеть уши, а глаза жгло не только от дыма, но также и от усилий увидеть источники этих звуков. Мрига порадовалась резкому запаху озона, который исходил от искрящегося огня на наконечнике копья Сивени — хоть что-то родное и привычное в царстве ужаса. И хотя это был всего лишь небольшой голубой огонек, все же лучше, чем полная темнота. Ишад же, казалось, не нуждалась в свете, она, как кошка, уверенно шла вперед, с легкой улыбкой на лице.

Дорога не всегда была широкой и легкой, что бы ни говорили об этом поэты. После длинного спуска эхо звука их шагов начало возвращаться назад все быстрее и быстрее, и, наконец, Мрига смогла протянутыми руками дотронуться до обеих стен.

— Впереди трудный участок пути, — сказала Ишад.

Одна за другой они вынуждены были опуститься на колени и ползти, даже Сивени, которая ворчала и шипела из-за такого унижения. Мрига была привычна к грязи, и ее это волновало меньше, хотя запах сырости, и прикосновения мокрых комьев земли заставляли ее вздрагивать. Прямо перед ней слышалось затрудненное дыхание и тихое довольное повизгивание Тиры. Правда, до тех пор, пока и ей не пришлось ползти, тогда она зарычала.

Туннель все сужался и сужался до тех пор, пока Мрига не почувствовала, что почти застряла. Она сказала себе, что больше не выдержит этого. Когда она клялась в этом в пятый или шестой раз, эхо неожиданно оповестило ее о большом пространстве. Тира скакнула в него; Сивени, поспешно выбравшись из туннеля и потеряв опору, чуть не растянулась на полу.

Тира продолжала рычать. Ишад остановилась в нерешительности, все еще продолжая загадочно улыбаться. Мрига огляделась, отряхиваясь от грязи, но мало что смогла увидеть до тех пор, пока Сивени не выступила вперед, подняв вверх свое копье.

Рык, подобный землетрясению, ответил собаке. Мрига подняла глаза. Заполняя собой почти всю пещеру, в которой они очутились, перед ними возник огромный седой пес, при виде которого кровь стыла в жилах. Когда он их обнаружил, из его пасти потекли слюни. Это был тот самый Пес, который, по рассказам илсигов, пожирает Луну каждый месяц, а иногда и Солнце, когда может поймать его, хотя обычно Ильсу или Сивени удавалось этому помешать. Здесь, однако, Пес был в родной берлоге, и ясновидение Мриги сказало ей, что Сивени будет побеждена, если попытается сразиться с ним.