— До Кадакитиса мне в любом случае далеко.

— Настоящий мужчина может взять этот город и превратить его в форпост, за которым Рэнке мог бы чувствовать себя спокойно. Кадакитис профукает империю, а ты мог бы ее спасти. Неужели ты этого не понимаешь? Рэнке уже ослабел. Силы собираются здесь, в Санктуарии. Он последний форпост империи. А этот твой недоумок-принц будет валяться в постели со своей змеей-царицей до тех пор, пока яд не разъест то, что у него еще осталось от мозгов. Неужели ты этого не видишь? Неужели ты возлагаешь надежды на бейсибцев?

Он моргнул еще раз.

— О чем ты говоришь?

— Ты веришь в то, что бейсибцы говорят по поводу своего появления здесь? Надо же, какое совпадение! Они являются к нам именно тогда, когда Нисибиси начинает напирать с севера, а Рэнке теряет свою мощь. Я не верю в совпадения, особенно когда дело касается магов. Кадакитис по глупости подпускает к нашим южным воротам иностранный флот… а в это время Роксана с севера льет золотой дождь в грязные руки отрядов смерти илсигов и сулит дуракам автономию. Автономию! Послушайся меня. Роксану я возьму на себя. Но я не могу выйти из тени, а вот ты можешь. Ты — человек, который может многое взять на себя. Ты — лучший из тех, кто находится сегодня здесь, в Санктуарии, ты намного достойнее, чем Кадакитис.

— Но у меня есть долг…

— Перед кем? Перед пасынками? Так возглавь их.

— У нас есть вождь. У меня есть партнер…

— Критиас. Он идет за Темпусом. А Темпус… Ты думаешь, что понимаешь его? Он мог бы овладеть целым миром. Любой из его людей один мог бы взять целый город или даже империю. Так сделай это, Стратон, возьми Санктуарии. А потом передашь его Темпусу. Да, у Темпуса здесь есть интересы, и только ты можешь их осуществить, ты — единственный, кто в состоянии сделать это. У Рэнке еще есть надежда. Здесь, в стенах Санктуария. Пусть Темпус даже и придет, но ведь он может прийти, когда будет слишком поздно. Какой толк, если он опоздает? Послушай, что я тебе скажу, и поразмысли над моим добрым советом.

— Ты, — сказал Джанни, и Стилчо, стоя спиной к черной пустоте реки, почувствовал, как нечто почти неосязаемое схватило его за обе руки. Он поглядел в изменяющееся лицо — перед ним был почти настоящий Джанни, такой, каким был раньше, до Роксаны. — Кроме тебя, мне не к кому больше пойти. Ты — единственный, до кого я могу дотянуться. Я был в городе. — «О боги, ну и картина, — подумал Стилчо. — Ночное существо, скитающееся на крыльях ветра». — Стилчо, боги свидетели, только ты можешь помочь мне. Мертвецы несут вахту на улицах этого проклятого города и караулят мосты. Половина из них принадлежит Роксане. Другие же… не принадлежат никому. Парень, ты же мужчина! Это-то они оставили при тебе? Так неужели ты настолько боишься Ишад? Думаешь, что, если сорвешься у нее с поводка, она сможет отобрать у тебя все, что дала? До чего ты дошел! А ведь ты давал клятву и когда-то относился к ней по-другому. Ты был верен ей, когда эти псы на нее наплевали! Я прошу тебя, помоги моему партнеру выбраться. Он необходим мне, неужели ты не понимаешь? Он… они используют его. Роксана доведет его до безумия, а жрецы довершат дело.

— Ты, Джанни, самый скверный вид призрака. Самый скверный — ты скиталец. Ты ведь не собираешься возвращаться, так? До тех пор, пока кто-нибудь тебе не поможет.

— Ну, нет, — сказал Джанни, и какое-то подобие холодных щупалец стало оплетать Стилчо, пробираясь внутрь, в расселину между его «я» и телом. Стилчо открыл было рот, чтобы закричать, но понял, что уже совершил ошибку, впустив Джанни в свое сознание. Контуры того, что было Джанни, начали расширяться. Его полумертвое-полуживое сердце забилось о самые ребра. — Нет, — повторил Джанни. — Хочешь знать разницу между тобой и тем, кем был я? Я был лучше, чем ты. Сильнее. И остался таким. Хочешь, парень, я докажу это?

Ноги Стилчо задрожали. Левая скользнула вниз, невзирая на все его усилия как можно тверже стоять на краю обрыва.

— Один шажок, Стилчо, один маленький шажок, — приговаривал Джанни. — А я стану только сильнее. Если даже колдунья отправит меня обратно, я буду дожидаться тебя в Аду всякий раз, когда она будет посылать тебя туда за душами, и однажды ты, дружище Стилчо, из Ада больше не выйдешь. И все твои мертвые приятели не спасут тебя. Или ты послушаешься меня и поможешь ему…

— Ты блефуешь!

Нога еще немного скользнула назад, колени Стилчо тряслись.

— Хочешь убедиться? Мне нечего терять!

— Перестань. Перестань же!

Нога остановилась. Внутри Стилчо, как масло, растекалось что-то холодное.

— В том, что ты совершенно мертв, есть некоторые преимущества. Правда, их немного. — Голос Джанни стал затихать. — Я видел мертвых, что несут патрульную службу в Аду и на улицах города. Для них нет исхода. Я вижу прошлое и будущее и не могу различить, где кончается одно и начинается второе. Я вижу Нико, я вижу два пути, которые начинаются здесь, но они перепутаны. Два пути для Рэнке… для Священного Союза… и для него. Нико должен быть свободен, он — не заложник жрецов. Свободен… должен быть… Богом… Богом…

— Заткнись!

Чужая воля, только что владевшая Стилчо, исчезла. Исчезла — как ее и не было. Стилчо дрожал, опираясь на ограду, и смотрел в пропасть. У него не было уверенности, что призрак ушел. Призрак ждал мести и был прикован к живым.

По правде говоря, он и сам не испытывал особого желания хранить кому-либо верность, хоть бы и своим товарищам, раз уж существовала та тонкая нить, которая вытягивала его из Ада каждый раз, когда Ишад отправляла его туда.

Крепче всего эта нить была, когда он видел перед собой ее глаза, когда делил с ней ложе, каждое утро умирая и воскресая вновь, ибо она, эта нить, никогда не исчезала. Это было единственное наслаждение, которое ему осталось. Все, что осталось у него от жизни. Он знал, что такое Ад, наведываясь туда так часто; и когда он оказывался там, души мертвых бросались к нему, стенали и молили о спасении, а он отталкивал их и бросал во тьме, судорожно, словно утопающий, продираясь к свету, к новому глотку воздуха, отвоеванному им у мира, к постели женщины, которая их погубила.

Пустое это — верность. Постоянные путешествия туда и обратно лишили его тех иллюзий, что еще были у Джанни — о верности кому-либо. Есть только страх. Иногда наслаждение. Но чаще страх.

Ишад. У нее появилась новая забава. Ишад завела себе мужчину, которого еще не убила, такого, который был нужен ей в этом мире, и Стилчо пребывал в ужасе, понимая, что, когда Страт умрет, ведьма решит, что он пригодится ей и мертвый — вместо него, покрытого шрамами, истерзанного ничтожества, которому далеко было до Стратона.

Джанни назвал вещи своими именами: в едва теплившейся жизни Стилчо господствовал страх.

Шевельнулся куст, еле-еле. Наверное, просто ветер. Но нет, кто-то совершенно бесшумно коснулся его руки. Стилчо ахнул, резко повернулся, чуть не сорвавшись вниз, но рука стиснула его плечо, удержав от стремительного падения.

— Река притягивает тебя? — спросил Хаут. — То место, где ты умер, держит в плену твою душу. Я бы на твоем месте держался подальше от воды, Стилчо.

Глаза Стратона остекленели, взгляд из-под полуприкрытых век казался расфокусированным, он был одурманен собственными мечтами — наркотиком, который гораздо сильнее любого приготовленного аптекарем.

По телу Ишад пробежала дрожь, и она позволила своим чарам расползаться, покуда не затрепетало пламя свечей. На мгновение Ишад тоже погрузилась в транс, отпустив на волю свои желания. Но только на мгновение.

Наклонившись, она снова принялась шептать на ухо Стратону свои речи, и он, зашевелившись, обратил на нее взгляд. Теперь зрачки его глаз казались огромными и черными, он жадно впитывал все, что она говорила.

— Тебе нужно действовать, — прошептала она, — ради Рэнке, ради Крита. Ради Темпуса. Я скажу тебе, как ты сможешь спасти город, спасти империю, спасти то, за что всегда сражался. Ты стоишь в лучах солнца, Страт, ты лучший из лучших, ты залит ярким светом, и никогда, никогда ты не должен вглядываться во тьму. Она слишком черна для тебя…