Ганс кивнул

— Да, я помню, например, одного с голубой звездой во лбу.

— Литанде, — сказал Стрик.

— Да, Литанде! Странное имя для мужчины!

— Этот маг сюда не вернется, Ганс. Литанде не любит этот город и не вернется сюда никогда.

— Ты чертовски много знаешь, Стрик, особенно для переселенца, прожившего в городе всего несколько месяцев.

Стрик кивнул.

— Да. Это моя профессия — много знать. Санктуарий стал моим домом. И поверь мне, Ганс, — я пришел сюда, чтобы остаться. Но мы обсуждали одно рискованное предприятие, касающееся твоего знакомого и некоего Марипа.

— О, отец Илье, как я ненавижу колдунов! Стрик холодно посмотрел на Ганса.

— Возможно, в таком случае ты порекомендуешь мне какого-нибудь смелого профессионала?

— Ублюдок! — Профессиональный вор демонстративно вздохнул. — Что у него хранится такое, что ты хочешь… получить?

Стрик протянул руку. На ладони волшебника ярко блеснула серьга: мерцающий черный камень, окаймленный золотом.

— Пару вот к этой серьге. Ее вырвали из уха человека, который ее носил, и теперь эта свинья, этот маг-недоучка пользуется серьгой, чтобы причинять вред ее хозяину.

— Надиш… — пробормотал Ганс и вздохнул. Потом кивнул и махнул рукой.

Стрик рассказал ему чуть побольше. Ганс неохотно назвал цену. Стрик был настолько расстроен, что даже не пытался поторговаться. Он встал, положил серьгу на ладонь Гансу, приказал парню сжать ладонь и попытаться представить себе парную сережку, а потом положил руки на плечи лучшего вора Санктуария.

— Значит, так. Ты сможешь найти эту серьгу, как только окажешься в непосредственной близости от нее. Если она лежит в каком-нибудь сосуде или шкатулке, неси ее вместе с сосудом или шкатулкой — это важно.

Ганс испустил еще один вздох.

— Колдун! О боги, как я ненавижу колдунов! Стрик едва взглянул на Ганса. Молодой человек встал.

— Я, пожалуй, пойду, Стрик, — небрежно обронил Шедоуспан, уже на пути к двери.

И немало удивился, услышав от Стрика принятое среди воров напутствие:

— Пусть плащ Шальпы укроет тебя этой ночью от чужих глаз.

Произнося эти слова, волшебник подумал: «Очень любопытно. Парень водит компанию с заколдованным котом и носит кинжал, изготовленный при помощи волшебства. А говорит, что ненавидит колдунов! Ну-ну…»

Ганс бродил по городу, стараясь расслабиться: он всегда предпочитал делать так перед важным и рискованным предприятием. Он опять заметил множество перестроенных или перекрашенных зданий — денег на это явно ушло немало, — и множество иноземцев, прибывших сюда, прослышав о хорошей работе. Время от времени Ганс отвечал на изумленные приветствия — или не обращал на них внимания. Он видел бейсибцев, смешавшихся с илсигами и ранканцами. Недалеко от рынка Ганс с удивлением заметил брошенный на него украдкой взгляд больших темных глаз; он всегда думал об этой девушке лишь как о младшей сестре Мигни. Ганс предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Борода Ильса! Джилиль! Она сильно выросла, похорошела — и все так же продолжает на него смотреть!

Потом его внимание привлек шум, доносившийся от строящихся городских стен. Ганс легким шагом двинулся туда. Там, похоже, разгорался форменный бунт. Чем-то недовольные рабочие-илсиги роптали, отказываясь работать, а какой-то здоровяк толкал перед ними речь. Он напыщенно и громко вещал о том, как были разрушены эти стены среди прочих разрушений и смертей, о том, как боги прогневались на Санктуарий, и требовал сказать, «почему это мы должны укреплять и отстраивать стены для этих проклятых заморских бейс, захвативших наш дворец!» Рабочие-чужестранцы тем временем стояли в стороне. Их происходящее не касалось, но они проявили то, что именовалось «рабочей солидарностью», то есть бросили работу, радуясь перерыву.

Некоторые из слов задиры показались Гансу разумными «Когда я уходил отсюда, дела были плохи и, похоже, стали заметно хуже. Ох, ненавижу я этих крикливых заводил, но…»

На стройплощадке вдруг появился худощавый светловолосый парень в кожаном фартуке, накинутом поверх хорошо пошитой синей туники. Он принялся за работу. Полетела каменная пыль. «Храбрый парень, — подумал Ганс. — Храбрый дурень». Потом он нахмурился, увидев, что оратор подобрал острый обломок камня и собирается швырнуть его в одинокого рабочего…

Почти незаметным для глаз движением трое бейсибцев, посланных Шупансеей присматривать за ее возлюбленным, натянули луки. Они готовы были убить заводилу, защищая Кадаки…

Но тут в дело вмешался Ганс. Нож с плоским ромбовидным лезвием задел предплечье здоровяка, и тот с криком уронил камень. Тут же последовал второй вопль, поскольку незадачливый оратор уронил камень себе на ногу. Он принялся скакать на одной ноге, ухитряясь одновременно визжать и сыпать проклятиями. Окружающие разразились смехом.

Бейсибцы опустили луки и отступили, снова сделавшись невидимыми, пока общее внимание было привлечено к темноволосому жилистому парню в добротной зеленой тунике и хороших замшевых штанах, который появился на строительной площадке. Отважный молодой рабочий в кожаном фартуке протянул парню брошенный им нож и широко ему улыбнулся.

— Вали отсюда, Таркл! — крикнул Ганс. — Ты тут лапшу людям на уши вешаешь просто потому, что не любишь работать — это всем известно.

Здоровяк с окровавленной рукой сообразил, что попытка запугать окружающих становится все более и более рискованным мероприятием, вспыхнул и угрюмо засопел. Он заметил также беспощадный взгляд и ножи известного в своем деле специалиста — Таркл был уверен, что этот человек давно покинул Санктуарий. Таркл попятился, прихрамывая. В это время Ганс и парень в кожаном фартуке узнали друг друга и одновременно воскликнули:

— Принц!

— Ганс!

По толпе, перекрывая обычный ропот, пробежал возбужденный гул, когда собравшиеся увидели, как сам принц-губернатор вскочил на возвышение и протянул руку Гансу.

— Теперь вы видите, кто работает на стенах Санктуария? — громким и ясным голосом воскликнул Кадакитис. — Ранканец! А кто спас его от кровожадного хулигана, который даже не соображал, что делает? Илсиг… Мой друг.

У Ганса глаза полезли на лоб.

«Черт подери! Он же мне всю репутацию погубит!»

Кадакитис же тем временем продолжал говорить, поражая толпу красноречием, уверенностью и обаянием. Собравшиеся зааплодировали! Народ снова взялся за работу — вместе с Кадакитисом.

«Проклятие! — неодобрительно подумал Ганс, наклоняясь, чтобы подхватить большой обтесанный камень. — Ну, я и влип! Не могу же я просто уйти и оставить принца-губернатора вкалывать, словно какая-то шваль из Низовья! Но… Черт подери! Работать! Мне!»

На следующий день Ганс узнал от одного из коренных обитателей Лабиринта — колоритной личности по имени Старый Топотун, очищавшего улицы от всякого хлама, — что с тех пор, как Маркмор умер, Марии, скрытный молодой маг, втайне обосновался на вилле Беспалого, то ли на законных основаниях, то ли по собственной прихоти.

— Просто замечательно, — пробормотал Шедоуспан, бесцельно бродя вдоль Серпантина. Он знал эту отлично обустроенную виллу и последний секрет Ластела. Все, что ему придется сделать — это воспользоваться туннелем, соединяющим виллу с борделем под названием «Сад Лилий». На самом деле, у Ганса была одна идея насчет «сухой кнопки» Чолли, но по здравом размышлении он решил отложить эксперимент до другого раза. Еще раз проанализировав план, Ганс зашел в «Распутный Единорог» и взял там кусок сыра и яблоко. Он поест нормально попозже, если желудок согласится принимать пищу. Ганс задержался на некоторое время в «Единороге», ведя себя более чем вежливо и почти болтливо — к изумлению старых завсегдатаев таверны. Он покинул их компанию на заходе солнца и отправился в свою новую комнату, прихватив небольшое ведерко с пивом. Нотабль обрадовался хозяину и еще больше обрадовался пиву. Пока кот смачно лакал пиво, Ганс прилег отдохнуть и подумать.