- Мой дорогой де ла Герш! Передай мне твой кошелек! - крикнул он решительно.
Арман-Луи поднял на католика глаза, полные тревоги.
- Мой кошелек? - переспросил он.
- Да, черт побери! Тот, что ты бросил сегодня утром в свои короткие штаны!
В такого рода ситуациях память у Рено была отменной.
- Но там мало денег, - прошептал г-н де ла Герш, подумав о завтрашнем дне.
- Все равно давай!
Арман-Луи сунул руку в карман.
- Вот! - сказал он, вынимая кошелек из самых глубоких тайников своих коротких штанов.
Это был очень приличный кошелек из испанской кожи - крепкий и круглый и такого размера, что мог вместить целое состояние, но его обвислость свидетельствовала о том, что он слишком часто бывал пустым.
- Какая прелестная вещица! - сказал барон ухмыляясь. - Как она, должно быть настрадалась за свою жизнь!
Рено открыл кошелек и сунул туда руку. Несколько дукатов слабо звякнули под его пальцами.
Игра возобновилась. Но разве могли подобные новобранцы противостоять столь многочисленным и обстрелянным войскам! Их оборона была героической, однако через несколько минут кошелек из испанской кожи, совсем плоский, лежал на углу стола. Рено встал, не произнося не слова. Кошелек погиб в честном сражении. Жан де Верт все ещё сидел, упершись локтями в стол.
- Вы намерены продолжать? - спросил он. - Я предлагаю кошелек в сто пистолей.
Рено сел и решительно подтолкнул его на сукно. Но суровый взгляд г-на де ла Герш остановил его.
- Нет, не сегодня! - сказал г-н де Шофонтен, вставая.
Через час или два, когда они вернулись к себе, Арман-Луи вывернул свой чемодан до дна, но не найдя там ни одной монеты, вопросительно посмотрел на Рено.
- Черт возьми! - ответил на его взгляд Рено. - Но мой чемодан слишком честен для того, чтобы не походить на твой! Проклятый барон забрал все!
- Значит, у нас ничего нет?
- Ничего.
- И мы находимся в Швеции?
- Это более чем забавно! - воскликнул г-н де Шофонтен.
И оба друга разразились смехом.
Эта их веселость объяснялась тем, что, во-первых, сегодня никто не танцевал с Адриен, в во-вторых тем, что Рено, долго озираясь вокруг, подобрал и украдкой сунул сегодня за пазуху цветок, упавший из-за корсажа м-ль де Парделан.
Арман-Луи распахнул окно. На дереве пел соловей. До его слуха донеслась ещё боле нежная мелодия лютни.
- Я узнаю эти жалобные звуки, - сказал Рено. - Я слышал очень похожие в трактире "Мальтийский крест".
Арман-Луи покраснел.
- О, ты уже надел плащ? - удивился г-н де Шофонтен.
- Да, - проговорил Арман-Луи и украдкой скользнул к двери.
Рефрен песни, слившийся с пением соловья, звучал невыносимо грустно.
- Как жаль, что это поет не мадемуазель де Парделан! - тихо сказал Рено.
Он набросил на плечи плащ и, проворно застегнув его, оказался у двери почти одновременно со своим другом.
- Ты тоже уходишь? - спросил, остановившись, Арман-Луи.
- Негодник! Ты не хочешь, чтобы я исцелился? - крикнул Рено с отчаянием, близким к желанию расхохотаться.
- Ах - да! Баронесса д`Игомер?
- Увы, мой бедный гугенот, она сжалилась над моими мучениями и согласна меня выслушать.
- Сегодня вечером? Значит, ты идешь к ней?
- Немедленно... Диана была так красива сегодня!.. Я бросился к коленям баронессы. В негодовании она оттолкнула меня, поклявшись, что выйдет на свой балкон сегодня к полуночи.
- И это потому-то, не моргнув глазом, ты проигрываешь мои деньги?
- Пожалей меня! Надо, чтобы любой ценой я забыл о мадемуазель де Парделан.
- Пока я жив, я не забуду о мадемуазель де Сувини, и мертвый я не перестану её любить! - воскликнул г-н де ла Герш.
Они бесшумно вышли из замка и каждый направился в свою сторону
Лютня продолжала свой жалобный стон; балкон баронессы д`Игомер слабо светился.
В то время, когда два молодых человека предавались своим милым беседам, очаровательной музыке цветущей молодости, нежным, всегда новым разговорам, в которых так мало разнообразия, на другом конце замка лакей проводил Жана де Верта в комнаты г-на де Парделана.
Это был уже не тот человек, с язвительной улыбкой, грубыми движениями, резким голосом. Теперь это был человек с благородной выправкой военного посла. На столе, у которого он стоял, перед ним лежало раскрытое письмо с гербовой печатью на красном сургуче.
Г-н де Парделан, которому он указал на письмо пальцем, перечитывал его.
- Теперь вы понимаете, что привело меня в Швецию? - проговорил Жан де Верт. - Я думаю, нет необходимости подтверждать важность миссии, возложенной на меня Его величеством императором Германии?
- Разумеется, нет! - сказал маркиз.
- Так, а могу я надеяться, что эти бумаги, с которыми вы познакомились, будут представлены Его величеству королю Густаву-Адольфу, вашему властелину?
- Конечно же будут. По правде сказать, я не питаю надежд на плодотворность этих предложений.
- Вот как? Тайный союз между двумя государствами, возможность для Швеции расшириться за счет Польши и России и, в случае надобности, возможность объединить под одной короной провинции Дании - разве эти предложения не способны воспламенить воинственный дух вашего короля?
- Густав-Адольф, как вы знаете, протестант, а император Фердинанд сторонник папы.
- Между нами - пока мы одни - это серьезно? Протестант - я согласен. Но Густав-Адольф - король и честолюбец прежде всего!
Г-н де Парделан тряхнул головой:
- Вы ошибаетесь, господин барон, - с гордым видом сказал он. Густав-Адольф - прежде всего швед.
- Не будем придираться к словам: честолюбец или швед - все одно, продолжал Жан де Верт. - Поскольку предложения, которые мне поручено ему передать, имеют ближайшим следствием расширение Швеции...
- Мы не слышим друг друга. Король-властелин - швед и протестант. Он не отделяет интересы религии от интересов своего королевства.
Жан де Верт улыбнулся.
- Вы считаете, что император Фердинанд, которому я служу, однажды не забудет, что он католик? Я тоже им являюсь, черт побери! Но если мне выгодно подружиться с протестантом, я сделаю это не колеблясь. Спасение его души - совсем не мое дело.
- При Стокгольмском дворе вера всегда стоит впереди политических интересов.
