Арман-Луи посмотрел на Адриен.
Она сделала усилие, чтобы подняться, побледнела и вновь опустилась на свое место. Жара, длительные скачки, подобные последней, жуткие сцены схваток, при которых она присутствовала, измучили её.
- Оставьте меня.., - сказала она. - Я - ваша опасность... Ваша погибель. Когда я останусь одна, я найду себе пристанище, которое какая-нибудь милосердная душа предоставила бы мне...
Она ещё не закончила говорить, как г-н де ла Герш бросился к её ногам с тревогой в глазах, мольбой на устах.
Что касается г-на де Шофонтена, он прохаживался взбешенный, сдвинув шляпу на брови.
- Вас покинуть, мадам?! - воскликнул он. - Что сказал бы покойный маркиз де Шофонтен, мой отец, который умер со шпагой в руке? Разве поступают подобным образом люди, у которых есть сердце?
Адриен протянула свои руки обоим друзьям.
- Что ж, ладно! - сказала она со слезами на глазах. - Останемся вместе. Я готова идти туда, куда пойдете вы, упасть там, где вы упадете.
- Лучше всего и самое простое, между прочим, скрыться там, где многолюдно, - снова предложил Каркефу. - Сейчас мы находимся в квартале, который подобен муравейнику; останемся здесь. Только, по-моему, было бы благоразумным всем нам переодеться в другое платье. Другое оперенье другая птица!
- И одновременно подыскать ночлег, - вставил Рено. - Я не знаю ничего худшего, чем спать под открытым небом, особенно когда льет дождь.
Они остановили свой выбор на трактире с двумя выходами, расположенном на отдаленной улочке. Доминик и Каркефу, занимавшиеся поисками новой одежды, вернулись вечером с огромными узлами на плечах.
- У этой одежды, которую я примерял, - сказал Каркефу, - какой-то странный запах тюрьмы, который навевает мне кошмары. А от вашей, господа, пахнет карцером. Ну ладно, все равно придется нам влезть в другую шкуру.
Когда путешественники вновь появились у причалов переодетыми, их приняли за беглых валлонских офицеров, недавно покинувших армию Тилли.
Каркефу облачился в серый драповый плащ с ярко-красной оторочкой и вовсю важничал.
12.
Добрый самаритянин
Четыре дня четверо кавалеров и их подруга жили благополучно, без приключений.
Никакие люди с подозрительными физиономиями поблизости от них как будто бы не появлялись. Каждый из них по очереди ежедневно наводил справки об отправлении судов; оставшиеся в трактире охраняли Адриен.
Каждое утро и каждый вечер несколько кораблей поднимали паруса, но одни отбывали в Португалию, другие в Италию, третьи в Америку. Никакое судно не собиралось отплывать в Швецию или Данию, или в Норвегию.
- Торговля замерла, - сказал Каркефу.
Арман-Луи буквально считал часы. Всякий раз, когда он слышал звон колоколов собора, ему казалось, что пробил час его заключения под стражу. Он вспоминал о Гранд-Фортеле. Зачем позволили они тогда уехать графу де Паппенхейму?
Рено говорил, что не сомневается в том, что наемники сеньора Матеуса Орископпа потеряли их след. Но веры в это в его словах было больше, чем в душе.
- Если они будут очень долго искать, им это надоест, - уверял он.
Трижды в день он предлагал поехать в Голландию.
- Господин маркиз, не забывайте, что нас могут схватить на границе, ответил неутомимый Каркефу.
Среди обитателей трактира, в котором они остановились, был человек лет шестидесяти, ещё довольно крепкий, хотя весь седой. Он степенно поднимался и приветствовал Адриен всякий раз, когда она проходила мимо него. Потом он провожал её глазами. Однажды, когда она недоуменно посмотрела на него, устав от этих его знаков внимания, он сказал ей:
- У меня была дочь, похожая на вас лицом и голосом. Бог дал мне её и Бог отнял. Да святится имя ее!
- Дочь? - повторила взволновано Адриен.
- У меня их было две, два чистых ягненка, точно два цветка расцветшие в один и тот же день на одном и том же стебельке. Всемилостивейший Бог оставил мне одну. Хотя это утешение несоизмеримо с горем утраты. Я увидел вас и заплакал, вспомнив о кающейся Магдалине. Да продлит Бог ваши дни!
И, сказав так, старик удалился.
- Вот гугенот, которого я попытался бы обратить в свою веру, если бы у меня было время, - сказал Рено, погрустнев.
Хозяин трактира рассказал ему, что этот кальвинист - капитан, чье судно стоит на якоре в порту.
На четвертый день вечером Каркефу вернулся в трактир в глубоком унынии. Он отвел Рено в сторону:
- Господин маркиз, - сказал он. - Я только что наткнулся на человека, который страшно походит на одного из наемников, из тех, что я запер на ключ во дворе "Мальтийского креста".
- Черт побери! Значит, они напали на наш след? - разозлился Рено.
- Боюсь, что так, - ответил Каркефу.
Арман-Луи внезапно появился перед ними.
- Псс! - прошептал Рено.
- Если у тебя плохие новости, говори, - сказал г-н де ла Герш, - если нет, пошли со мной.
Он прибавил шагу и увлек Рено с собой на площадь Мэрии.
Человек, одетый в далматику, расшитую городскими гербами, впереди которого шагал трубач, остановился посреди площади. Большая толпа народа окружила его. Должно быть, это был городской глашатай.
Человек в далматике развернул свиток с объявлением, трубач затрубил, и толпа смолкла.
- Именем Его милости светлейшего правителя Фландрии, уведомляем жителей славного города Антверпена, что капитан дон Гаспар д`Альбачет-и-Буитраго, благородный офицер на службе Его величества императора Германии, был предательски убит в трактире города Бергейма двумя французами. Вследствие чего повелеваем и приказываем бургомистрам, эшевенам и всем верноподданным гражданам славного города Антверпена найти и задержать под любым предлогом, с тем чтобы вынести приговор и повесить как должно, означенных французов и их слуг, имена и особые приметы которых таковы...
- Ну-ка, ну-ка! Приметы меня как раз очень интересуют! - с деланным нетерпением проговорил Рено.
Человек в далматике закончил читать объявление, из которого Рено старался не пропустить ни слога.
- ... И пятьдесят золотых экю обещано тому, кто схватит убийц живыми или мертвыми! - добавил глашатай!
- Приметы описаны неплохо, но сумма, мне кажется, невелика за таких людей, как мы, - насмешливо заметил г-н де Шофонтен: - Пятьдесят золотых экю! Фи! Я пожалуюсь Его высочеству правителю.
