Очевидцы этого происшествия, как ни тужились после и как ни наморщивали лбы, ничего не могли сказать определенного. Несмотря на то что дознание велось по свежим следам, спустя всего лишь полчаса после случившегося. Можно было подумать, что все свидетели каким-то образом сговорились и пытаются устроить дурацкий розыгрыш, но слишком взволнованный был у них вид, слишком бестолково и горячо они галдели и кудахтали, перебивая и отталкивая друг друга, слишком уж простодушно путались в показаниях.

— Ну, на вид какие они? Приметы?.. — допытывался дознаватель, изготовив перо и нетерпеливо помахивая им над стопочкой бумаг.

— Ну, какие, как вам сказать… Никакие. Лицо у одного такое, вроде блина, на блин похожее, такое вот… И у другого такой же блин. Но главное, сверток у них был, вот что……

— Ну и чего ж вы все испугались? Что, говоря официально, стало причиной массовой паники? Конкретнее, граждане…… Может быть, это были лица кавказской национальности? Носы у них какие?

— Как вам сказать…… Обычные носы, нашенские. Россияне по национальности…. Дух, правда, от них еще такой шел… крепкий!.. Да еще вот сверток…… И потом, пошли-то они куда?..

— Куда?

— «Куда», «куда»…… К башне!..

— Ну, это еще ни о чем не свидетельствует.

— А дух? А сверток?

Кое-кто утверждал, что сверток был величиной с две противотанковые гранаты и что изнутри явственно доносилось тиканье. Но всем известно, что гранаты не тикают.

— Может быть, бульканье? — спрашивал дознаватель.

— Вполне может быть… — подумав секунду, соглашался свидетель. Только бульк такой особенный: бляк-бляк-бляк…… И вроде бы кончик шнура оттуда торчал, серый……

— А может, померещилось? Насчет шнура-то?..

— Вполне может быть……

Словом, в истории этой много вопросительных знаков и многоточий. А началось все вот с чего.

На подмосковной станции в вагон пригородного поезда неожиданно вошли двое.

Время, если уж зашел о нем разговор, было позднее, сырое, нехорошее. Хмурые пассажиры сидели нахохлясь и терпеливо дремали, оцепенев на деревянных лавках. Справедливости ради следует признать, что самый момент их возникновения никто не видел, потому что в этот миг замигал и погас ненадолго свет, а когда зажегся, они уже раздвигали створки дверей.

Незнакомцы замешкались в проходе. Все, кто вполглаза наблюдал в эту минуту за ними, видели, что вещей при них не было никаких, если не считать подозрительного свертка, который нес под мышкою один из вошедших. Сверток на первый взгляд был самый заурядный. Как будто, к примеру, две бутылки водки, упакованные в газету. Да.

Обладатель свертка был похож на печника. Точно такой же нанимался прошлым летом делать печи в одном из садовых кооперативов под Калугой. Но хороший это был мастер или так себе, определенно сказать нельзя. Уж больно дикие ломил цены за работу — три тысячи долларов, так что все отказались от его печей. У того печника тоже была такая же старая пилотка, вся в бурой глине.

Приятель его отличался лишь тем, что вместо пилотки на голове его красовалась почти уже доношенная ушанка с каким-то клоком красной материи через тулью. Лица обоих были круглы, вполне добродушны и пылали. По всей видимости, от холода и от выпитого вина. Невозможно что-либо добавить еще к описанию их внешности, кроме того, что оба были в одинаковых просторных плащах с капюшонами и в кирзовых сапогах. Да, вот еще что — под плащом на плече у одного топырился продолговатый инструмент, может быть лопата. Или кайло. Или, возможно, спиннинг — не разберешь……

Электричка дернулась, «печника» качнуло в сторону, приятель его, пытаясь поддержать и сберечь сверток, качнулся туда же, и оба они довольно неуклюже навалились на сонную бабу. Та возмущенно вскочила со своего места, хотела что-то сказать, раскрыла уже рот, но запнулась вдруг, разглядев сверток, и, подхватив корзину с яблоками, устремилась в дальний тамбур. Едва заметная ухмылка обезобразила лицо незнакомца в ушанке. Он двинулся вслед за бабой, собирая ладонь в кулак, но передумал и поспешил вслед за своим дружком, который тем временем успел добраться до свободной скамьи.

Но едва только приятели, поддерживая сверток, стали опускаться на изрезанное ножами сиденье, поезд снова дернуло, и они, не удержавшись на ногах, повалились вперед, прямо на трех соседей. В другое время это вызвало бы в людях разве что улыбку, но теперь все трое не сговариваясь повскакивали с мест и, спотыкаясь, мешая друг другу, стали пробираться в проход. Двое из них несколько драгоценных мгновений потратили на то, чтобы разнять некстати сцепившиеся тележки. Это маленькое бурное движение имело своим следствием то, что чутко и тревожно дремавшие люди задвигались, стали озираться, вытягивая шеи.

Незнакомцы между тем вольно разместились в опустевшем купе друг против друга, бережно уложив сверток на сиденье. «Печник», выпростав запястье из брезентового рукава, озабоченно посмотрел на часы, что-то негромко сказал приятелю. Тот немедленно слазил за пазуху, извлек большой серебряный брегет, щелкнул крышкой. Тотчас тоненько, точно в исполнении какого-нибудь комариного оркестрика, зазвучал смутно знакомый немецкий маршик. Скептически ухмыльнувшись и постучав ногтем по циферблату, владелец брегета показал его «печнику». Что-то у них, вероятно, не сходилось, потому что между ними возник небольшой спор, в результате которого «печник» все-таки, сдвинув брови и вытянув губы гузкой, стал подводить стрелки на своих часах.

Какая-то смутная тревога волною прошла по вагону. Показалось даже, что откуда-то с улицы вдруг хлынул в отворенное окно запах хвойного леса, дыма, костра, берлоги…… Однако все окна в вагоне были наглухо задраены. Все зашевелилось, закопошилось, стало перешептываться, подаваться поближе к выходу.

Старик с двумя непослушными удочками бился у дверей в тамбур, подталкиваемый в спину столпившимися людьми.

Из дальнего конца вагона послышался громкий женский взвизг, толпа вздрогнула, втолкнула наконец старика, сломав обе его удочки, в тамбур. Туда набилось уже порядочно людей, зрел возмущенный, но робкий гомон.

Через минуту вагон опустел совершенно, только головы наших путешественников одиноко торчали над спинкой сиденья да еще какой-то безмятежный пьяница вольно и дико всхрапнул, вскинув сонную голову, и снова с размаху свесил ее с плеч.

— Вишь ты, Кузьмич, что с народом сотворили! — сказал «печник» с досадой, покачал головой и добавил не очень понятное: — Не соврал, однако, язык……

— Да, товарищ Барашин, ни к черту генофонд! — согласился его друг, привычной вскидкой плеча поправляя висящий под плащом инструмент.

Поезд стал сбавлять обороты, притормаживать.

Приятели встали, один надел пилотку, другой надвинул на лоб ушанку. «Печник» бережно поднял с сиденья сверток и с помощью друга поместил его себе под мышку. Оба направились к выходу.

А в тамбуре кто-то оглянулся, ахнул, кто-то вскрикнул, и как-то разом все завизжали, завидев приближающихся незнакомцев. Еще раз беззащитно треснули удочки, переломанные уже начетверо, раскатились по тамбуру яблоки. И как только отворилась с шипением наружная дверь, вся эта орава, выпучив глаза и сшибая чугунные урны, понеслась к спасительным фонарям, к кирпичной будочке билетной кассы.

Два незнакомца тоже вышли на перрон, огляделись. Один из них указал рукою на смутно мерцающий слабыми огнями шпиль останкинской телебашни, другой поглядел туда же, затем, чиркнув спичкой, сверился с какой-то бумажкой и кивнул головой. Они подняли капюшоны, поплотнее запахнулись в свои плащи и, сутулясь под пронизывающим ветром, пошагали в непроглядную темную сырь. Скоро фигуры их растворились в ней, один только сверток еще некоторое время белел во мраке, но потом и он исчез с глаз, надо полагать навеки…

— …Ну а конкретно что вас напугало? — не унимался дознаватель. Ведь должна же быть причина массовой паники….