Удар был нанесен внезапно на рассвете и, конечно, результаты были хорошие. Мы, истребители, свою задачу тоже выполнили, не допустив истребителей противника с других аэродромов и тем самым обеспечили работу штурмовиков.
Все было бы хорошо, но когда вернулись на свой аэродром, то обнаружили, что не вернулся командир полка подполковник Фигичев. Никто из летчиков не заметил, когда он исчез. Неприятность была большая.
Нервничая, ждали его: по расчетам горючее в баках его самолета еще должно было быть, так как времени с начала вылета прошло всего около 1 часа. Наконец, слышим характерный, ставший родным, звук, а затем появляется «Аэрокобра», с ходу идущая на посадку. Надо полагать, оторвался командир от группы, но затем восстановил ориентировку в воздухе и вернулся на аэродром.
Немецкое и румынское командование напрягало все силы, чтобы нанести урон нашим войскам, на поле боя использовало даже старые трофейные самолеты типа ПЗЛ-24, ПЗЛ-37, румынские «иары» и еще какие-то древние типы.
В одном из апрельских вылетов в район Тыргу-Фрумос я увидел, как со стороны солнца подходит группа из 18–20 бипланов под прикрытием истребителей Me-109. Немедленно вступил в воздушный бой и с первой же атаки сбил один из бипланов, остальные в панике начали удирать на юг, не помогло и прикрытие.
…В последних числах мая, вылетев группой в район севернее Ясс для прикрытия наших войск и подходя к линии фронта, доложил на КП, где тогда находился командир 7-го авиакорпуса генерал-майор авиации Утин:
— «Сокол», я Архипенко, прибыл на работу.
Получил торопливую команду:
— Немедленно спускайся до бреющего, немецкие самолеты штурмуют наши войска.
Сразу пошел на снижение и у земли увидел какие-то двухмоторные самолеты, опять-таки под прикрытием Me-109, обстреливающие наши войска. У земли на малой высоте дым, земля горит, пыль от разрывов снарядов и бомб поднимается высоко в воздух. В кабине запах гари, видимость плохая, на стеклах фонаря блики разрывов. Я перевел самолет после пикирования в горизонтальный полет и слева впереди увидел незнакомую двухмоторную машину. Подворачиваю истребитель, ловлю незнакомца в прицел, накрываю длинной очередью, вижу вспыхнувшее на нем пламя и как он, потеряв устойчивость, сразу сталкивается с землей. Второй такой же самолет оказался справа, его я атаковать не успел, он немедленно ускользнул за дымы и в лощину.
В этом бою Николай Бургонов и Евгений Мариинский сбили по одному самолету Me-109.
Вернувшись на аэродром, докладываю о воздушном бое и меня просвещают, что немцы создали свой самолет-штурмовик Хш-129, по типу нашего Ил-2.
В дальнейшем этого типа я в воздухе не встречал.
Тогда, поглощенный боевой работой, я не особенно интересовался попадавшимися типами неприятельских самолетов; чего-то особенного нам не встречалось, все они были уязвимы и горели. Нам, помнится, только рассказали, что немецкий штурмовик, он был хорошо бронирован и нес пушки, установленные так, что на малой высоте в горизонтальном полете мог обстреливать наземные войска.
Замысел в таком самолете был хороший. Но положение на фронтах складывалось не в пользу немецких войск и уже ничего не могло спасти фашистскую Германию от поражения: ни новые самолеты, ни сверхтяжелые танки, ни ракеты.
30 мая 1944 года в составе 6-ти самолетов мы вылетели в район западнее Ясс. Подойдя к линии фронта, я получил с КП сообщение, что с юга подходит группа бомбардировщиков. Одновременно с принятой радиограммой я увидел и неприятельские самолеты. Немедля с набором высоты влево повел группу, затем резко развернулся на 180 градусов и всей группой сзади, со стороны солнца атаковали «лаптежников». Сразу сбил один Ю-87, летчики эскадрильи тоже сбили несколько самолетов противника.
Вернувшись на аэродром, сразу же получил команду срочно подняться в воздух и следовать в район Ясс. Технический состав быстро начал заправлять самолеты горючим и боеприпасами. Вспоминаю, что мой самолет заправили горючим и уже заканчивали заправлять боеприпасами. Я включил радио и услышал, что командир 2 аэ Коля Гулаев со своей группой ведет тяжелый воздушный бой.
Как только закончили подготовку самолетов, сразу же вырулили на старт и взлетели.
Обычно мы делали круг над аэродромом для набора высоты, но в данном случае я принял решение прямо со взлета идти к линии фронта с одновременным набором высоты. В воздухе вначале я слышал Гулаева, а затем все стихло и на все мои запросы ответа не было. Подлетая к линии фронта, увидел впереди снизу появившийся Me-109, быстро подворачиваю самолет, ловлю в прицел, открываю огонь и тот с дымом начинает падать. Затем со всех сторон стали появляться «мессеры», набралось их штук 25–30. Начался воздушный бой моей шестерки с этой группой. Пришлось построить оборонительный боевой порядок — стали в вираж, друг за другом и, таким образом, не давали немцам возможности прицельно атаковать нас.
Воздушный бой затягивался, пришлось с боем, в виражах отходить на свою территорию. Просто выйти из боя было невозможно: стоило едва стать на прямую, как нам бы тут же зашли в хвост и посбивали.
Командир корпуса дает мне команду:
— Архипенко, бросай «шмитов», уходи на точку! Отвечаю прям-как в том старом анекдоте:
— Рад бы бросить, да они не пускают!
У противника, надо полагать, горючее было на исходе, как и у нас: в одно мгновение воздушный бой окончился и мы взяли курс домой. Подлетая к аэродрому, сразу увидел с воздуха, что стоянка самолета Гулаева пуста. Сердце екнуло в груди, предчувствуя непоправимое. После посадки сообщают — всю шестерку Гулаева сбили! Сам Гулаев сел раненый на аэродром к штурмовикам, а об остальных летчиках ничего не известно. Спустя некоторое время с передовой сообщили: двое выпрыгнули с самолетов и приземлились в расположении наших войск, судьба еще троих неизвестна. В том бою погиб Сергей Акиншин — веселый, неунывающий и добрый парень, надежный боец, имевший на своем счету уже 7 побед. Как позднее выяснилось еще один участник того боя В. Чесноков, для которого он был первым, был легко ранен и приземлил свою машину на нашей территории. Через день он вновь участвовал в бою и вновь был сбит!
И сегодня главную ошибку Н. Д. Гулаева, допущенную тогда, вижу в том, что взял он с собой сразу трех молодых, вовсе необстрелянных летчиков, которые и были сбиты в первом же своем бою.
Правда, и Гулаев одержал в тот день сразу четыре победы, сбив 2 Ме-109, Ю-87 и «Хеншель».
Тот вылет — еще одно подтверждение тому, что нельзя брать в бой необстрелянных летчиков. Подтверждение это не стоило той цены, которую за него заплатили.
Значит, воевать надо по суворовским заветам — не числом, а умением: не только количеством, но качеством и выучкой бойцов, как на земле, так и воздухе.
На следующий день горе постигло и мою эскадрилью. Вылетели в район Ясс на прикрытие наземных войск от ударов бомбардировочной авиации противника. Подлетая к линии фронта, встретили истребители противника, вступили в воздушный бой на вертикалях. Зашел я одному Ме-109 в хвост, он начал пикировать, я следом за ним, затем он перешел на вертикаль, на вертикали не удалось поймать его в прицел, в верхней точке «мессер» потерял скорость и я чуть не столкнулся с ним, и снова Ме-109 перешел в пикирование, и, догнав его, я открыл огонь, он так и не вывел больше из пике, так и воткнулся в землю.
Пока я крутился с этим «мессером», Николай Бургонов отбивал все попытки немецких летчиков атаковать меня сзади, и когда я уже «приклеился» было к следующему, он был сбит сам. Как это бывает порой в воздушном бою, он так и не узнал, что его сбило: то ли зенитный снаряд, то ли очередь из авиационной пушки. Самолет Бургонова загорелся, сам он выбросился с парашютом и… попал в плен. Это была большая потеря для всего нашего полка, а для меня — личное горе. Мало того, что Бургонов был опытным надежным ведомым, совершившим около 100 боевых вылетов, искушенным воздушным бойцом, лично сбившим 8 неприятельских самолетов, он был не только моим соратником, но товарищем и другом. А что такое друг для вовсе одинокого парня (а в то время вся моя родня находилась на оккупированной территории и я вовсе не был уверен, что кто-нибудь остался жив) может понять, наверное, только тот, кто сам был когда-нибудь совсем одиноким.
