В её памяти с верностью фотоснимка стояла картина, открывавшаяся с холма. Новыми были скушенная макушка молодой сосны и обглоданные прутья кустарника. Здесь побывали зайцы и лось, почки на берёзе склёваны птицами.
Значение имела другая мелочь, и ужас предчувствия прошёлся по волчьему хребту. Потому что всё, что заготовила судьба и чего не испытала ещё волчица-мать за свою недолгую благополучную жизнь, начиналось с густой еловой ветки, надломленной на уровне человеческого роста...
3
В эти дни оба посёлка - лесничество и лесопункт - жили как в лихорадке: разрешена весенняя охота, над рекой пошла утка, ожили токовища. Мужчины уходили в ночь, возвращались на рассвете, ребятишки вскакивали по утрам, спеша разглядеть отцовскую добычу.
Даша Лукманова была здесь единственной женщиной-охотником. С ружьём на плече, в литых резиновых сапогах и в стёганке, перепоясанной ремнём, на котором висел нож, она и крепкой, с прямыми плечами фигурой, и мерной походкой напоминала скорее парня, чем девушку.
У Даши был свой обычай. Без людей она чувствовала себя в лесу свободнее, поэтому предпочитала охотиться в одиночку.
В сенях Даша взяла весло, на ходу потрепала загремевшего цепью Карата. Хватаясь за кусты, скользя по откосу, сбежала к берегу, перевернула и столкнула на воду громоздкую плоскодонку, вытащила из мокрого песка якорь.
Ледоход был послабее вчерашнего. Покачиваясь, проносились льдины, рыхлые поверху, грузно осевшие зелёными стеклянными боками в мутную воду.
Стоя в лодке, Даша повела её вверх по течению тихой прибрежной водой. Возле подмытой ели круто развернула лодку и рывком двинулась наперерез.
Во всю ширь реки, поигрывая прихваченным бревном, кувыркая пни, мчалось поредевшее, но и теперь грозное ледовое стадо. Течение подхватило, но Даша, прочно расставив ноги, загребала веслом то широко и сильно, то мелко, быстро, и лодка шла наискось точно к ферме, откуда начинался старый тракт.
До глухариного тока всего около восьми километров, но Даша собралась пораньше. Вчера случилась беда. На ферме, где она работала, занимались одомашниванием лосей, и лучшей считалась дойная лосиха Пятница. От Пятницы ждали потомства, а она вчера ночью выломалась из загона и ушла в тайгу. Её искали, прочёсывали лес, но пока не нашли. Снег только начал таять, лосёнок мог погибнуть от холода. И его могли задавить волки.
Прошлым летом эта самая Пятница - Даша звала её Пятёха - вернулась с вольного выпаса в жалком виде: шея сверху располосована чуть не до позвонков, уши оторваны. Когда лосихе зашивали раны, все винили только волков. Никто не задумался над тем, как отбивалась от зверя обезумевшая лосиха, что она вытворяла и какие - далеко не волчьи - нужны когти и цепкость, чтобы удержаться в это время на её спине. Да и чего думать? На лосят чаще нападали медведи, но именно волки задрали осенью Умницу, дочь Пятёхи, на которую Даша возлагала столько надежд.
...Весенние воды заливали тайгу. С высоких берегов они рушились водопадами в реку, а в глубине леса стояли бескрайними прозрачными озёрами.
Даша раскачала высокую сушину, и мёртвый ствол рухнул, подняв брызги. Даша пробежала по стволу, перепрыгнула на кочку, подтянула ствол и боком прошла по нему дальше. Здесь кочкарник потвёрже, на пухлых мохнатых подушках лежит оттаявшая клюква.
Даша набрала пригоршню, опрокинула в рот. Сколько ни петляла, в какие укромные места ни заглядывала - нет Пятёхи. Уцелеет она, сумеет ли сохранить телёнка? Рослая, сильная, непугливая - даже и после волчьей проделки пугливой не стала, - Пятёха во время дойки стоит смирно, словно помочь хочет, молока даёт много, за Дашей по тайге бежит, как собака. Идеальный одомашненный лось! Если принесёт тёлочку, та может материнские черты унаследовать.
Перескакивая через ручьи, увязая в глине и валежнике, Даша по своим собственным старым затёскам вышла к току, прямо к лежащей поодаль от поляны объёмистой сосне. Из года в год сосна служила скамьёй, и до сих пор стоят воткнутые по другую сторону, нависающие ветки, а на земле чернеет след костра.
Даша положила ружьё, сбросила котомку. Достала брезент, перелезла через ствол. Набросила на ветки и закрепила брезент шпагатом. Отыскала припрятанный под валежником чайник.
Хоть и ненадолго, она не ленилась устроиться в тайге с удобствами.
4
Разгоралась нодья. Ветер бестолково швырял клубы дыма. Когда налетало под брезент, Даша жмурила слезящиеся глаза, прихлёбывала чай из жестяной раскалённой кружки и думала о том, что другой жизни ей не надо.
Она бывала в Москве. Выглянешь из окна - ни поляны, ни кедров, одни коробки. Её возмущали эти коробки, саженые жидкие деревца, теснота на улицах. Она сама выросла в маленьком зелёном городке, но как существует человек в таком огромном городе, понять не могла. Как он живёт на вечно ревущих, душных асфальтовых улицах, как способен выполнять домашние обязанности, сосредоточиться, работать. Для неё это было так же противоестественно, как если бы её заставили надеть акваланг, спуститься на морское дно и жить там.
И она радовалась, что такая вокруг тишина, падает запоздалый тёплый майский снег и от него посветлел, улыбнулся в темноте лес. А нодья потрескивала, тепло копилось под брезентовой крышей, Даша протянула к огню ноги в толстых шерстяных носках, и от них шёл пар...
Но потом она вернулась к своим заботам. Прошлый год летом кое-кто слыхал, как за Киршиным болотом выли волки. Скорее всего, там они квартировали. Никто не искал логова, решили сообщить в райцентр, вызвать специалистов - волчатников, но даже и сообщить не собрались. А месяца полтора назад нагло, на виду у рабочих лесопункта, перешёл по льду реку здоровенный хромой волк. Мужики кричали, свистели - волк и шагу не прибавил. Значит, верно пишут, что они охотника от невооружённого отличают.
В последнее время - не в охотничьей, конечно, литературе! - стали писать в защиту волков. Будто нельзя их уничтожать до последнего, они в природе нужны... Если сидеть в городе да из окна на улицу поглядывать, то можно сочинить теорию. Даша - зверовод. Хотела бы она на своё место того городского поставить. Пускай бы помучился ночами с лосёнком, да выпоил, да вынянчил, а потом твоего лося стали бы волки рвать...
