Иван Петрович любил в поездах смотреть в окно. Со стороны могло показаться, что сидит мужик и разглядывает стекло. На самом деле Иван Петрович путешествовал. Обладая достаточно сильной фантазией, Иван Петрович мог легко представить, как живется, например, вон в том домике на краю поля. Как люди из этого домика просыпаются утром, выходят во двор, играют со своей собакой. Потом хозяин садится на красный мотоцикл с коляской, целует на прощание жену и детей и едет по пыльной пустой дороге через все поле. А работает он, конечно, вон на том тракторе, который у края леса доедает последнюю полосу травы.
Или представить себе, как девушка на переезде, которая только что стояла у шлагбаума с флажками в руке, проводив очередной поезд, сует их под мышку, не торопясь идет по дорожке к своей будочке и наливает в стакан кипяток для чая. Как живут в квартирах около железной дороги, куда едет водитель «Оки», которая уже две минуты летит параллельно с поездом, что поймал рыбак в лодке под мостом.
А особенно нравилось Ивану Петровичу мечтать, что когда-нибудь, обязательно, он выйдет где-нибудь на двухминутной остановке, и доберется до этого дома, и узнает сам, прав ли он был.
Дело двигалось к вечеру. Состав замедлил ход и, часто меняя путь и громыхая на стрелках, приближался к первой большой остановке. Здесь должны были поменять локомотив и заправить вагоны водой и углем для титанов. Все пассажиры были конечно в курсе и в вагоне наблюдалось заметное оживление. Вскоре в окнах замелькали сначала пригородные домики, потом большие каменные дома и улицы с машинами и вскоре показался перрон. В вагоне послышалась возня и топот ног – люди выходили на перрон подышать свежим воздухом, покурить и купить чего-нибудь в дорогу. Ларьки и киоски вытянулись вдоль перрона, готовые обеспечить пассажиров абсолютно всем: фаст-фудом, сигаретами, мороженным, пивом. Как и всегда, все разом кинулись к окошкам, образовав очереди. Но уже через пять минут толпа схлынула, и все разошлись вдоль поезда, наслаждаясь теплым вечером, заходящим солнцем и просто твердой землей.
Иван Петрович решил использовать эту возможность и переодеться ко сну. Вокзал находился далеко от его вагона, а в киосках ему ничего нужно не было. Натянув спортивные брюки и футболку он снова уселся у окна.
Лениво наблюдая за людьми, он поворачивал голову то вправо, то влево, когда вдруг что-то почувствовал.
Почувствовал, но не понял что…
Что-то царапнуло его взгляд.
И что-то еще…
Иван Петрович отвернулся от окна и уставился сквозь стакан, пытаясь отмотать назад свою память. Вскоре он опять почувствовал какой-то укол, как-будто что-то увидел, но не осознал.
– Странно. – пробормотал он, как-то все это было не в его характере.
И тут он четко и ясно услышал свое, подсознание, что ли – не надо смотреть в окно второй раз, не надо.
– Хм, странно. – опять буркнул он себе под нос и, конечно, посмотрел.
Он понял сразу – где. Но не сразу разглядел что там. Прямо напротив его вагона были два киоска невзрачного вида. Между ними шел узкий проход, заставленный пустыми коробками. Он вел на задворки, заваленные какими-то ветками и прочим мелким мусором. Там наверное бывают пассажиры, которые не успели до санитарной зоны. Там было темно и мрачно. Но почему-то именно там, в глубине, у кованной ограды, стояла маленькая девочка. Если-бы она в этот момент что-нибудь сделала: заговорила или выбежала на перрон, он отвернулся-бы от нее и сразу-же забыл. Но она стояла там, сгорбившись, опустив подбородок на грудь. Руки ее безвольно висели вдоль тела.
Он смотрел на нее и никак не мог отвести взгляд. Противоестественность увиденного поражала. Он всегда представлял себе других маленьких девочек – с бантами, в красивых платьях, веселых и живых. Но никак не таких и не здесь.
В этот момент, наверное, от долгого напряжения, что-то случилось с его зрением: стекло исчезло. В это же мгновение оба киоска оказались прямо перед ним и тут-же промелькнули мимо обшарпанными стенами. Он был в вагоне, но одновременно видел и чувствовал все что происходит ТАМ. В нос резко шибануло сыростью и удушливыми запахами экскрементов. За спиной, как из другого мира, доносились глухие звуки вокзала.
Девочка стояла прямо перед ним. На ней была какая-то старая и дикая одежда: черная длинная юбка с ремешком, кофта серого цвета, один край выбился из-под ремешка и свисал мятым лоскутом сбоку. Все это было замызгано бурыми и зелеными пятнами. На ногах у нее были надеты грубые коричневые ботинки прошлого века на широких каблуках и длинные, до колен, белые гольфы.
Тут он внезапно заметил, что девочка что-то ему говорит. Точнее шевелит губами. В этот момент девочку судорожно передернуло и она начала медленно поднимать голову, чтобы посмотреть на него. Почему-то Иван Петрович сразу понял – он не хочет увидеть ее лицо. Он боялся встретиться глазами с этой маленькой несчастной девочкой. Ему не хотелось знать, кто она и что делает в этом ужасном месте. Иван Петрович дернулся от девочки назад, выкинув вперед руку, одновременно прикрываясь и как бы пытаясь оттолкнуть ее от себя.
В этот момент кто-то схватил его за плечо сзади и резко дернул на себя.
– Все… – успел подумать он и… очнулся.
Он сидел в вагоне, на своем месте у окна. Старик с верхней полки стоял около него, бочком, готовый в любой момент убежать. В глазах его был страх, перемешанный с удивлением. Его губы затряслись, но он справился и пересохшим голосом спросил:
– Ты чего?
Иван Петрович смотрел на него. Он слышал, что ему что-то говорят, но не понимал, что надо что-нибудь ответить. Он вообще был не здесь. И это был не он.
Старик немного успокоился и уже строго ему что-то выговаривал. Иван Петрович видел, как шевелятся его губы, но различил только последние слова:
– … приличный человек. А туда-же!
Мысли его постепенно возвращались к порядку. Наконец он смог выдавить из себя слабым голосом:
– Что случилось, отец?
– А ты чего меня-то об этом спрашиваешь? Сам мне расскажи – зачем стекло выбить хотел? – старик, услышав его голос, похоже, понял, что Иван Петрович все же не пьян. – Ты припадочный что ли?
– Нет – выдавил Иван Петрович, и безвольно отвалился на спинку сиденья, рукой сделав старику неопределенный жест, типа – Не до тебя.
Тот еще с полминуты стоял около, видимо борясь с желанием узнать все-таки причину его внезапного беспокойства, но поняв, что ничего ему не светит, полез на свою полку.
По громкой связи на вокзале объявили отправление поезда и пассажиры возвращались в вагон. Девушка Марина вернулась с перрона с пакетами. Все шло как обычно. Кроме того, что Синицкий несколько минут назад пережил самое странное событие в своей спокойной и размеренной жизни. Он все еще сидел, откинувшись на спинку и закрыв глаза. В голове его бушевал ураган мыслей. Он пытался их успокоить и вернуть мысли к их обычному размеренному течению. Но это плохо у него получалось – странной и страшной маленькой девочке совсем не находилось места в его голове. Он и хотел бы забыть ее, но она все еще стояла у него перед глазами и шевелила губами, пытаясь что-то ему сказать.
Вагон дернуло, локомотив начал медленно вытягивать выгоны со станции. Стук колес и обычные звуки поезда немного привели Ивана Петровича в чувство. Он открыл глаза и осмотрелся. Марина сидела напротив и, нисколько не стесняясь, рассматривала его. Старичок лежал на своей полке, отвернувшись к стенке, но судя по всему, внимательно прислушивался, надеясь, все-таки, прояснить что-нибудь для себя.
– Как спалось? – c таинственной интонацией в голосе спросила Марина. От нее, как от женщины, конечно, не укрылось, что во время ее отсутствия что-то произошло.
Иван Петрович переборол себя и, каким смог, ровным голосом ответил:
– Замечательно.
– По вам не скажешь.
– Голова что-то разболелась.