- Он думал, я "змейку" начну...
- А ты? - Баранов живо, всем корпусом повернулся к сержанту - так важен был ему его ответ.
- "Змейка", конечно, сподручней, - не в первый раз толкуя пережитое, Гранищев сейчас держал в уме подсказку, полученную на конференции. - Но к "змейке", надо думать, он пристрелялся... Короче, я первое свое желание подавил. Пересилил себя. Подскользнул, подскользнул, - показал он руками, усыпил его бдительность. Он и выставился под мои стволы...
- Обрел сержант свободу! - Баранов значительно и строго оглядел стол. Человек до свободы жаден. Обрести в бою свободу - все равно что заново родиться. Я первого сбил - ничего не понял. То есть сам себе не поверил. Капитан кричит: "Баранов, поздравляю!" Я молчу... слепцом был. Думал, капитан так, наобум кричит, на арапа... А сейчас чем больше фрицев, тем даже лучше. В каком отношении? Они меня в общей кутерьме скорей всего прошляпят, а уж я своего дурака не упущу...
"Вот она, тайна: обрел в бою свободу", - думал Авдыш подавленно, презирая себя, сознавая свое ничтожество перед истребителем.
- Я люблю, когда мы в большинстве, - сказал Пинавт.
- Кто не любит! - отозвался Баранов. - Нет, против "роя" возражать не приходится.
- Можно подумать, тридцать или сорок машин вертятся в одном клубке, - с тонким пониманием дела вставил Авдыш.
- Действительно! А на практике? Дай Бог пять "ЯКов" наскребем. Да пару "ишаков". Да завалящий "ЛАГГ"... И вся свадьба. Вот тебе и "рой"... Дружно не грузно, другой-то опоры нет...
- Плюс мастерство, конечно, - добавил Авдыш, думая о Конной.
Сколько он себя ни понукает, сколько ни подстегивает, - не откроется он Баранову, не выскажет ему своих чувств... всего, что думает о нем. И о себе.
- Что ж, мастерство, - не в правилах польщенного истребителя оставаться в долгу. - Некоторые, говорят, на "ИЛе" "бочку" крутят!..
- Сержант Гранищев, - назвал Авдыш своего однополчанина.
- Узнаю чугуевца: и "мессера" сбил, и "бочку" крутит... Полковник Раздаев с Егошина за "бочку" такую стружку снял, что Егошин, улетая, заявил: ну, говорит, сержант Гранищев, ты у меня получишь! Пусть, говорит, лучше в полку не появляется! Так ему и передайте!..
- Товарищ старший лейтенант, - Павел придвинулся к Баранову, чтобы не все его слышали. - Вы братолюб, говорите... помогите мне вернуться в истребиловку.
- Ловко вклинился, - улыбнулся Баранов, прощупывая сержанта взглядом.
- В истребиловке я лучше сработаю.
- Егошина испугался?
- В истребиловке я больше пользы принесу.
- Я тут рассказывал, патриарх всея Руси Алексий у нас садился, - сменил Баранов тему, обращаясь к собравшимся. - Я его сопровождал... Благословил меня патриарх крестным знаменем... а что делать? Стоял, как инок... Благословил и вручил, не знаю, как назвать, - вроде ладанки, или памятку. Примите, говорит, это коммунисту не зазорно, поскольку прорицание не божеское, а мирское, но истинное...
Из нагрудного кармана гимнастерки Баранов вынул аккуратно сложенный листок. На нем столбиком, старательно выписанным рукой летчика, друг под дружкой стояли шесть имен: Муссолини, Гитлер, Сталин, Этли, Квислинг, Маннергейм. Третьи буквы каждой фамилии, будучи прочитаны сверху вниз, составляли имя главы государства, которое победит: Сталин.
- Старшего лейтенанта Баранова - на выход! В отсутствие командира комментарии дарственной патриарха продолжались:
- Маннергейм - это в Финляндии, линия Маннергейма, а Квислинг примерно кто?
- Предатель, - коротко пояснил Авдыш. Клемент Этли, лидер лейбористов, летчиков не интересовал, Муссолини, открывавший список, напомнил "макаронщика", итальянца, уже не раз встречавшегося под Сталинградом в боевых порядках "мессеров".
- Истребитель? - спросил о нем Авдыш.
- Да. Лобастенький, наподобие "ишака": "Макки-Костольди".
- Еще спутаешь.
- Бей по ближнему, не ошибешься.
- Не скажи! Бахарева на том и погорела!.. А вот слушай: летала Елена с Барановым на Тракторный...
- Она с ним летает?
- Он ее с собой берет.
- Больше некого? Баранову, я думаю, уж могли бы подобрать напарника...
- Сам берет. Не каждый раз, но берет. У нее, знаешь, неплохо получается... Да. Сходили на Тракторный, все хорошо. Баранов ее на посадку первый пропускает...
"Не надо было мне сюда проситься, - понял Павел. - Завтра же улечу..."
- ...он ее первой пропускает...
- Миша - джентльмен.
- На том стоим... Пропускает. Бахарева вниз, перед выравниванием, как у нас заведено, оглядывается... Мишина школа, его выучка: прежде чем сесть, оглянись - нет ли сзади немца. Глядь, а там - лоб! Дистанция метров сто. Вот такой лбище. "Макки-Костольди", все о нем наслышаны... Уходить? Снимет. Она, чтобы скорее быть на земле, ткнулась перед собой... чтобы он на скорости проскочил... да резковато ткнулась. Шасси подломила, сама поранилась... А лоб-то этот - не "Макки"! В том-то и горе, что нет! Лоб - наш "Ла-пятый", "Ла-пятые" только что пришли под Сталинград, их никто не знал. Вот она, голубушка, и пострадала. Отвезли в Эльтон. Миша летал ее проведать...
"Завтра - в полк, - думал Павел, слыша этот разговор. - Делать здесь мне нечего. Свидание не состоится, в полк. И - на задание... Отдохнул!"
- Зашиблась Елена, пока не ходит...
- Жива и ладно. Железа Сибирь наклепает. Перед железом я теперь не преклоняюсь. Нету этого. Прошло.
Возвратился с улицы, занял свое место за столом Баранов.
- Полковник Сиднев подъезжал...
- Он же ранен?
- Контужен. Шеей не ворочает, голову держит, как бегемот... Спрашивает, как сходили полбинцы. Я сказал, что видел... Про тебя ввернул. - Баранов глянул на Гранищева. Павел замер. - Правда, правда, - заверил его Баранов. - К слову пришлось... Полковник мне случай привел, под Валуйками, что ли... Как "мессер" "горбатого" гонял, а Хрюкин с полковником с земли наблюдали. И так он его и эдак, говорит, а "горбатый" не дается, ускользает, огрызается. Горючка, наверно, кончилась, "мессер" умотал домой, "горбатый" сел - и крыло у него отвалилось. Выбирается из кабины летчик, капитан, мокрый как мышь. "Товарищ командующий, разрешите переучиться на истребителя!" - "ИЛ" не нравится?" "Нравится! Но разрешите, товарищ командующий, я, говорит, с этим гадом поквитаюсь..." Хрюкин понял летчика - так сказал полковник.
