Он углубился в эту загадку, а Лена перешла на Конную, на свой первый день под Сталинградом, на свой первый полк - их общий полк. "Всех помню, все прекрасные ребята!" - И руку ему, на прощание...
В новых унтах на туго прошитой, незаношенной подошве она подскальзывала по льдистому насту, - пожав протянутую руку, он пошел с ней дальше...
После встречи в Чепурниках оба они, находясь на разных аэродромах, пережили потрясение, вызванное гибелью Михаила Баранова. Не было на свете человека, более близкого и нужного ему в те дни, чем Лена, все его помыслы были обращены к ней; и он, наверно, был ей нужен.
С той горькой поры, порознь пережитой и, хотел он думать, сблизившей их (вместе с командиром навсегда похоронил Павел открытую, доверенную ему исповедь Баранова о поездке в Эльтон), они не виделись.
Как ни странно адресовать письма в соседний, теми же дорогами идущий на запад полк, он несколько раз принимался ей писать. Откладывал, откладывал... Не собрался. Не потому, что недосуг или не знал, что сказать, а потому, что боялся, боялся получить в ответ слова, которых она вслух ему не говорила.
Вид торопливо идущей, погруженной в свои заботы Лены означал, что не сейчас, не здесь, в Р., прозвучит ее приговор. Что все отодвигается, куда-то переносится, в этой оттяжке - его надежда. Должно пройти время. Ему надо выждать. "Сейчас нам лучше разминуться..."
Почувствовав, должно быть, на себе его взгляд, Лена оглянулась.
Полукубанка армейского фасона - с красной звездочкой, освеженная от руки мехом, очень ей шла, но, кажется, была маловата; вскинув голову, Лена придержала шапочку нестандартного изготовления, чтобы она не съехала с макушки, и улыбнулась.
- Откуда? - прокричал Павел, оставаясь на месте, понимая, что она через овражек к нему не пойдет. Ее ждет машина, близкий старт.
- Из Москвы!
- Я тебя искал! Отдыхала?
- Командировка!.. Женская конференция против фашизма!.. Лечу в Ростов!..
"Я тоже!" - хотел отозваться Павел, но это могло прозвучать навязчиво, могло ей не понравиться.
- Меня отправляли с Чиркавым, да я опоздала...
- Идешь одна?!
Не в том смысле, не в том, спохватился он снова: "одна" - в условиях запрета, вот что он уточнял. В компаньоны он не напрашивался.
- С инструктором! - просияла Лена. - С моим аэроклубовским инструктором!.. С Дралкиным! - И вопреки ожиданию направились через овражек к нему. "Все объяснит, успокоит..." - понял замерзший Павел.
- Лидер на подходе! - громко прокричал оперативный со стороны КП.
Она остановилась, махнула досадливо рукой и побежала назад, к своей машине, на ходу снимая отороченную мехом полукубаночку и ловко упрятывая прибранные светлой лентой волосы под шлемофон...
- Я тоже иду в Ростов! - крикнул ей Павел вдогон.
Она не оглянулась.
И зимние Чепурники, посреди которых с отлетом Лены он почувствовал себя последним из несчастных, заиграли, засверкали белыми снегами, и он благодарил их за сияние и тепло.
Непредвиденные события, будучи реконструированными, всегда дают повод сказать: "Если бы..." Так и мизансцена: капитан Горов, присевший на борт своего "ЯКа", и гвардии младший лейтенант Дралкин, накренивший над ним "ПЕ-2"...
"Ждать не буду!" - по-своему сказала "пешка"-сибирячка, показывая капитану побитый осколками пятнистый бок, круто выворачивая остекленный нос на юг, в направлении Ростова. Воздушное пространство над базой бомбардировщик просекал по касательной, от него веяло силой и холодом; бросить истребителей, если замешкают, - плевое для него дело. "Сделал круг, они не взлетели!" - вот весь сказ, все его объяснения, если потребует начальство...
Горов, поднявшись в рост, чтобы все его видели, вращал над головой кистью руки. Это было похоже на прощание с "пешкой", но жест капитана означал другое: "Запускай моторы!" С опозданием он встал, поднялся на ноги, с опозданием давал знак. Дорогие секунды вложил Алексей в ожидание посадки лидера: верил в нее, в благоразумие летчика, гвардии младшего лейтенанта, лучшего разведчика части...
Московская гроза, настигавшая Горова по телеграфу, черная "эмка", спешившая к нему через весь аэродром, предстартовая чехарда решений, вытряхивающая душу, - все работало на то, чтобы разрубить дорогие для Алексея связи с фронтовиками, отторгнуть от совместного с ними, фронтовиками, выступления на рать. "А Чиркавый уже в деле!.." В лихорадке, его колотившей, капитан поступил так, как, сколько помнил себя, не поступал: он ринулся на взлет, не посчитавшись с готовностью своих подчиненных. Пошел в набор, никого не дождавшись, как будто ведомых и не было. Не записал ни времени, ни курса только бы не отстать, не дать своенравному лидеру скрыться за горизонтом.
Сильное солнце ударило Алексею в глаза.
"Так всю дорогу", - щурился он, плохо видя перед собой, медленно нагоняя "пешку". За ним тянулся "шалман". "Шалман", "куча мала", "рой", - говорят фронтовики, когда возникает такое сборище. Алексей устыдился давешнего своего бахвальства: "Изобразим взлет, покажем, как это делается..."
"Кто-то отстал", - недосчитался Горов одной машины в небе.
Трезво это зафиксировал.
Понимал, что его отрыв от растянувшейся на километры эскадрильи рискован, и гнал, хвост трубой, доставая лидера.
"Кто-то не поднялся... Кто?"
Плохое начало.
Под ярким солнцем, прогревавшим кабину, наполнявшим ее каким-то уютом, Горова охватила тоска. "Надо решать!.. Решать!" - понукал он себя, стараясь сбросить оцепенение.
Полетную карту капитан раскрыл минут через десять после взлета.
Павел Гранищев, расположившись близ КП и охватывая панораму с небольшого возвышения, видел, как прочесывает лидер аэродром: в его стремительном проходе была злость, миндальничать с "маленькими" флагман не собирался; и одновременно с какой-то неловкостью, стыдясь за "авиационный цирк", Павел косился в сторону Лены: Лена "цирка" не одобрит... "Хорошо, что мы в разных полках, - снова подумал он. - Летать в одной паре, вместе вести боевую работу рядом с нею я бы не смог".
