- Ты, крещелый алтаец, пришел сам? - опешил тот. - Почему ты пришел сам? Тебя послали твои попы?
- Я хочу служить бурханам! Техтиек тоже оставил седло, подошел к Ыныбасу, поколебался несколько мгновений, потом приказал:
- Садись на свою кобылу и следуй за мной. Они ехали рядом, а позади их на почтительном расстоянии шли еще пять всадников. Техтиек долго хмурился,
потом спросил:
- Как ты выследил меня?
- Я знал, что ты не ходишь по торным дорогам.
- Гм!.. Но я ставлю тавро бурханов только тем людям, которые нужны небу! Они должны быть молодыми, рослыми и настоящими алтайцами... Ты не подходишь ни с какой стороны! Почему же ты решил, что бурханы будут говорить с тобой, орусом?
- Я им нужен, Техтиек. А они нужны мне. Я много видел, много знаю, у меня много друзей... Одни пастухи и охотники не помогут бурханам обновить Алтай!
- Если бурханы откажутся от тебя, я вынужден буду убить тебя.
- Я пришел сам, Техтиек. И я согласен умереть, если окажусь ненужным бурханам и Алтаю!
Они подъехали к нагромождению скальных камней, долго петляли, пробираясь чуть заметными тропками, наконец, остановились. Техтиек хлопнул в ладоши, и из-за ближайшего камня вышел человек в короткой меховой куртке, подпоясанной широким поясом, и в круглой шапке с кистью. Воин преклонил колени перед грозным алыпом, даже мельком не взглянув на Ыныбаса.
- Этот человек пришел к бурханам сам. Доложи. Техтиек положил нагайку на плечо Ыныбаса и тот спешился.
- Завяжи ему глаза, Техтиек.
Той же нагайкой алып разбойников сделал знак своим верховым. Они заставили повернуться Ыныбаса лицом к камню, плотно завязали ему глаза каким-то платком, повернули несколько раз из стороны в сторону, толкнули в спину:
- Иди!
Его ввели в затхлое помещение, долго кружили по каким-то проходам, пока не остановили и не сняли повязку. Перед Ыныбасом была дощатая занозистая дверь, закрывающая какую-то каменную нору. Потом эта дверь распахнулась, и его втолкнули в помещение, напоенное ароматами трав, запахами керосина и несвежего человеческого тела. За спиной прозвучал знакомый голос воина:
- Этот человек пришел сам, бурхан.
- Хорошо. Оставьте нас одних.
Снова скрипнула дверь за спиной, и наступила тишина. Сияли большие десятилинейные керосиновые лампы, какие Ыныбас видел в русских избах и в кельях монастыря. Посреди квадратной комнаты стоял большой деревянный топчан, заваленный бумагами и газетами. За ним сидел на обрезке дерева, похожего на пень, худощавый человек в белых одеждах и с тюрбаном на голове, отложивший перо и теперь пристально разглядывавший гостя.
- Я слушаю тебя.
Бурхан хорошо говорил по-теленгитски, но теленгитом не был. Это Ыныбас определил сразу по излишней правильности его речи, которая всегда выдает тех, кто учился чужому языку слишком усидчиво и аккуратно. Так же говорил по-русски и сам Ыныбас. И эту особенность его правильной речи легко замечали настоящие русские, беззлобно подсмеивавшиеся над ним.
- Я долго жил среди русских, бурхан. Выучился их языку и грамоте. Знаком с основами христианства. У меня много друзей и знакомых в горах, селах и городах. И не только среди алтайцев, но и среди русских, включая духовенство. А в городах я знаком с интеллигенцией...
- Здесь только один город - Бийск. - Я был и в Томске, бурхан.
Человек в тюрбане поднялся, протянул Ыныбасу чашку б каким-то зеленоватым напитком, похожим на чай. Гость неуверенно принял чашу, пригубил ее, поставил на край стола-топчана.
- Нам сейчас полезны любые люди. Тем более те из них, что идут к нам осознанно. Что же привело к нам вас? Только слухи?
- Я хочу служить своему народу, бурхан. Он - хороший и добрый, мой народ, доверчивый и честный, но он плутает во мраке невежества и предрассудков. Сам по себе он. выйти из этого состояния пока не может, а русские, невзирая на все их заверения, совсем не заинтересованы в его скором окультуривании... Я верю, что вы, бурханы, пришли помочь ему, поэтому я решил помочь вам! Я - честен и буду делать любую работу, которую вы мне поручите, хорошо.
Человек в тюрбане смутился, но тут же взял себя в руки:
- Вы думаете о нас лучше, чем мы есть.
- Я смотрю на вас глазами настоящего алтайца, которому не за что обижаться на небо. Оно никогда не приносило ему зла.
- Да, вы не лжете. Вы не подосланы, вы действительно пришли сами. Но вы пришли за своей мечтой и своей целью. Они могут не совпасть с нашей целью и мечтой!
- У меня нет иного пути, бурхан. Другие пути мною уже пройдены, и они не принесли мне удовлетворения!
Ыныбас взял чашу, допил ее содержимое, и ему стало непривычно легко и спокойно.
- Я вам сказал все. У нас иные цели, чем ваша.
- Я согласен, бурхан.
Человек в тюрбане поднял крохотный колокольчик и позвонил.
Дорога казалась бесконечной, но она не пугала Ыныбаса, Его пугало, что он может не успеть и Техтиек появится в аиле Оинчы раньше его.
Первую часть задания Техтиека Ыныбас выполнил:
с Анчи все ясно, и никакими угрозами прыти ему не прибавишь. С людьми он не любил и не умел работать и, похоже, напрасно Техтиек возлагал на него столь далеко идущие надежды! Еще парней пять, много - десять, Анчи найдет, наобещает им золотые горы и, ничему не научив, отправит на верную смерть... Да и что может сделать десяток-другой воинов? Их бурханам нужны сотни, если не тысячи!.. Анчи обречен на гнев Техтиека, и ничем больше Ыныбас ему помочь не сможет, если бы даже и захотел...
А вот брату Оинчы он обязан помочь!
Зря бывший кам не принял его слова всерьез. Если он будет упрямиться и так же вести себя с Техтиеком, то Чейне станет вдовой раньше, чем он думает! Но Техтиек не просто его убьет. Он будет его пытать до тех пор, пока старый кам не отдаст все. И даже тогда, когда Оинчы отдаст действительно все, Техтиек будет продолжать его пытать, добиваясь уже невыполнимого!..
Дорога шла через лес, и Ыныбас снял ружье с плеча, зарядил его, положил поперек седла. Теперь ему не страшна никакая неожиданная встреча - ни с человеком, ни со зверем! Ыныбас не был охотником и стрелял в своей жизни мало. Но само оружие вселяло уверенность, приравнивало тщедушное и слабосильное существо к могучим богам уже тем только, что вручало право даровать жизнь или отнимать ее...
