- Никак нет! Неделю назад этот язычник был схвачен работниками старшего сына купца Лапердина во время поджога его собственного дома и самосудом ими убит!.. Виновные в самосуде оштрафованы, акт о поджоге составлен, протокол дознания в деле имеется...
Отец Макарий снял очки и начал играть ими, смотря на полицмейстера из-под мохнатых бровей, надвинутых на самые глаза, насмешливо и сердито. Он вспомнил донос берестянского иерея, от которого вчера еще небрежно отмахнулся, как от мешанины нелепиц и домыслов... А полицмейстер с завидным усердием все по-своему переставил с ног на голову... Уж не за самоваром ли он снимал тот допрос с купца Лапердина?
- Отчего же вы этого Тондокова язычником понужаете, Кирилл Аркадьевич? Сам священник из Берестов в своем письме признает, что крестил этого Тондокова добровольно... Вы лучше бы прознали у своего купца, как это случилось, что он дозволил своему работнику креститься в православном храме, хотя всех остальных крестил сам в корабле? Заранее готовил работника к преступному действу?.. Не хотел своей ложной веры пачкать, а на истинно православную легко и просто покусился?..
Полицмейстер перебрал ногами, покраснел, как рак, вынутый из кипятка, гулко кашлянул в кулак:
- Я так думаю, ваше преосвященство, что все это Техтиек и подстроил!
- Что именно? - удивился отец Макарий. - Помогать православным миссионерам?.. Ну знаете!.. Всему есть мера... Ступайте с богом, а то и до полнейших нелепиц договоритесь!
Поспелов ждал подтверждений отсюда и про то повторял многократно, когда собирался ехать в столицу:
- Я уж постараюсь, ваше преосвященство, для вас! Владыку в митрополиты московские прочат, а свято место пусто не бывает... Отчего бы вам его и не занять?
Хитер... В точку попал, была такая думка у отца Макария. Ладно уж, коли обещал!
Он затребовал все бумаги по назревающему бунту, просмотрел их. Многое совпадало с донесениями других иереев и сведенное вместе выглядело убедительным. Во всяком случае, для маркониграммы Поспелову фактов хватит.
Отец Макарий признавал несомненную заслугу архимандрита в том, что тот понял опасность назревающих волнений раньше других и к словам чулышманского изгнанника отнесся с полной серьезностью, не отмахнулся. И сейчас, обивая пороги Синода, делает себе карьеру при Победоносцеве. Пусть делает! Из его столичных далей многое видится по-другому... Горы тоже хороши и пригожи, когда на них смотришь издали. А подойдешь поближе, присмотришься - и горы самой нет, а есть только невзрачные камни и грязный песок, из которого лишь кое-где и кое-как торчат изжеванные и растоптанные травы...
Потому и не до высоких материй пастырям, бродящим с крестом по горам, лесам, солончакам и болотам; говорящим с людьми, которые их не понимают и понимать не хотят; ночующим где попало и как попало; насыщающим живот свой тем, что и скотская утроба не потерпит... Высокие материи хороши, когда нет низких, когда живешь духовностью и благочестием, а не добычей хлеба насущного, когда уют и тишина в твоей келье, а не бурный и клокочущий дикий край, где всего в достатке и ничего нужного нет!
Пусть взлетает на те выси Поспелов! Только - поднимет ли орлиные крылья свои, если епархия и миссия не помогут?
Вот не сообщи ему сейчас двух-трех фактов, подкрепляющих его словеса, и все! В Синоде не только не станут говорить с ним, но еще и накажут за своеволие и непотребное усердие в архипустом деле, выеденного яйца не стоящем... Победоносцев не глуп, но и не отличается ангельским терпением дела с ним вести, быть около, команды исполнять - тяжко, хуже каторги его гнев и лютость! Да и неизвестно еще, подпустит ли до себя Константин Петрович обычного в его понимании консисторского чиновника? По лености или небрежности может отмахнуться: "Мне государем поручено решать наиглавнейшие задачи государственной религии, а вы, преосвященный, провинциальные пустячки, высосанные с великим старанием из пальца, изволите подносить!"
Да и резолюцию на доклад или донос может такую наложить, что и себя забудешь! Почерк у Победоносцева мелкий, плохо читаемый и во всем похожий на своего хозяина. А читает он только те бумаги, что выписаны крупно, каллиграфично!.. Учтет ли все эти мелочи осчастливленный временной удачей архимандрит?
А обещанье его о протекции - пустое... Кто будет слушать далеко отставленного, а не близко приставленного к обер-прокурору? Хотя бывает, конечно... Ладно, поглядим- увидим!
И отец Макарий начал составлять текст маркониграммы, марая и перемарывая не только каждую фразу, но и каждое слово.
ЧАСТЬ 5
СХВАТКА В ДОЛИНЕ ТЕРЕНГ
Копье и крест - орудия казни Христа - символизируют духовную власть. Из миссионерского устава
Глава первая
ПОГАСШИЕ ОЧАГИ
Глухой, будто задавленный стон женщины, остановил Кузьму.
Значит, в аиле кто-то жил?
Справа от Кузьмы, там, за аилом, торчала из кустов голова Фрола, и борода его - грязная и всклокоченная - напоминала бесформенный ком ила, нанесенный талой водой на прибрежный камень-валун, выползший из песка под напором зимних, морозов. Кузьма невесело усмехнулся - сам-то он вряд ли выглядит сейчас красивее и благолепее! Такими рожами только людей пугать! Сунешься сейчас в жилище, а они в эту рожу - из ружья...
Стон повторился.
"Рожает баба, что ли? - темноверец обеспокоенно затоптался на одном месте. - Вот еще напасть!"
Фрол ждал за кустами, готовый в любой миг задать стрекача. Да, он - не Родион, он не выручит... Будет только о своей шкуре думать, ее, родимую, спасать!
Перекрестившись, Кузьма поднял дверь и головой вперед нырнул в полумрак, как в ледяную воду.
Огонь в очаге уже погас, но угли еще тлели. Если на них бросить сухую ветку, то пламя займется и осветит затхлое и уже выстывшее жилище. Кузьма переломил через колено свою палку, потом доломал половинки уже руками, искрошил их едва ли не в щепу, сунул между кривыми, расползающимися в разные стороны ножками треножника, держащего черный котел с какой-то едой. Скоро дерево задымило, вспыхнуло, разогнав полумрак. Кузьма поднялся и увидел женщину, связанную веревками.
- Господи!-изумился он.-Да кто это тебя? Вместо ответа женщина снова застонала. Кузьма распутал веревки, тронул ее за плечо. Женщина открыла глаза, истошно заорала и полезла под кровать, дрыгая ногами.
