- И мы с тобой, эт! - в один голос выдохнули Фрол с Кузьмой.-Обратного пути у нас тож нету!
Тут же с казенной дороги сошли, чтобы глаза людям не мозолить лишний раз и бумагу, что выправили в Бийске, не совать каждому встречному и поперечному под нос, а своим умом и лихостью жить. Одна беда для бездомного: зима лютует. Хочешь не хочешь, а не лесной зверь, не в шерсти - под сосной или лиственницей спать не будешь... Значит, придется где-то около людей тереться - к Урсул-реке идти, где деревень всяких много... Но тут и уперлись рогами в землю Фрол с Кузьмой:
- Нам-от, по вере нашей строгой, никак невозможно возле нехристей тех быть! Свой какой ни на есть угол завести надо!
Надо, может, оно и надо. Да где его, родимый, заведешь? Много ли голыми руками понаделаешь тех углов-то?
- Аль от господа манны ждете за святость свою? - поразился Родион.-До морковкина заговенья ждать придется!
Понурились темноверцы растерянно, но свое гнут:
- Иконки наши отняли в остроге, душу очищать не на чем, а ты и пуще того на грех манишь? В ад - дорога широкая, ко спасенью - ниточкой!
Не стал Родион с ними спорить, свару разводить, рукой отмахнулся: как ни крути и ни верти, а вера - дело святое, душевное... Вот только прокормит ли и обогреет та их вера?
- Темные вы! Бог вам судья...
Выходя от благочинного, отец Лаврентий долго отирал праведным трудом заслуженный пот: в столь крепких тисках ему еще не случалось бывать! Вконец вопросами умаял... Где учился, где в сан священнический посвящен, в каких приходах ранее служил...
Только стащил с себя эту рогожу любопытства, как у благочинного новый ворох вопросов: ведомо ли пастырю без требника о чине православия на каждый праздник, когда бывает неделя о мытаре и фарисее, а когда о блудном сыне, когда какие требы справлять положено?.. Будто не священник он в летах и с опытом немалым, а сопливый семинарист!
Лишь экзамен тот перенес, как новый вопрос, итог подбивающий всему: а как священнослужитель благочестие понимает? Ответствовал душемотателю, как в христианском катехизисе сказано: благочестие составляется из двух частей знания бога и почитания оного...
Выслушав, благочинный качнул бородой и развел руками:
- В ум не возьму, как это ты умудрился храм божий обмирщить, ежели и грамотен и толков? Пусть теперь миссия разбирает твой грех! Я свое дело сделал, испытал тебя. Так и доложу. - И указал перстом на дверь.
"И чего ему мытарь с фарисеем приспели? - подумал отец Лаврентий, косясь на глухую дверь благочинного. - Отслужил уж! И неделю о блудном сыне скинул! В самый мясоед и приехал, чтобы до сыропустной все дела порешить и с чистого понедельника на великий пост паству, поставить и самому стать..."
Служка поднял голову, оторвавшись от какой-то книжонки, явно не духовного содержания, спросил нехотя, давя скуку:
- Ко владыке отослал или в миссию?
- В миссию.
- Так ступайте, я помечу. Какой приход? Отец Лаврентий назвал, прибавив искренне:
- Глушь и нищета! Окаянство гольное...
- У всех так,-сказал служка сочувственно. - Сейчас доложу.
Он исчез, выскользнув неслышной тенью. Отец Лаврентий потоптался, шагнул к окну, уложил горячие ладони на мокрую от подтаявшего ледка раму. Суетился город, скользящий полозьями саней и подошвами сапог мимо окон, вряд ли и догадываясь, что за его толстенными стенами решаются судьбы духовных пастырей...
Как-то доложит? А то и носом в грязь вылетишь...
Все могло теперь случиться! Не пригласит отец Макарий на беседу, креста на коленопреклоненного пастыря не наложит, гневом от оного отгородись, а через служку этого передаст: пусть идет, дубина стоеросовая, куда его бесстыжие глаза глядят...
Куда потом? В омут головой?
Приехал с жалобой на крайнее худоприходство свое, а уж первую нахлобучку от благочинного получил. Не приход пустой, а сам пастырь глуп! Может, самолично уехать обратно?.. Нельзя.
Отец Лаврентий стремительно отошел от окна и вовремя: вернувшийся служка пригласил его к начальнику миссии, прибавив, что пастырский крест с него снять приказано.
Снова потом осыпалось чело. Теперь уже не от усталости, а от страха лютого, животного: с иереев крест так просто не снимают!
- Лют? - спросил он одними губами у служки.
Тот качнул подбородком и снова сунулся глазами в книжку.
Дальнейшее происходило точно во сне. Отец Макарий
говорил ровным голосом, но слова его были жгучими, как крапива. И из тех его слов вытекало, что приход отец Лаврентий получил лучший, паства его не меньше, чем у других, и больше надо печься не о собственных кошельковых доходах, что тоже важно, а о святости алтаря, вести неустанно к кресту язычников, а не пытаться обратить в лоно православия тех лживых и давным-давно посрамленных богохульников, что преданы анафеме еще в благословенные времена государя Алексея Михайловича...
На отце Макарии был темно-синий подрясник, окладистая борода аккуратно расчесана, редкие, но все еще вьющиеся волосы красиво уложены и пахли французской водой.
- Если у вас не достанет более сил и трудов привести приход свой в надлежащую лепоту и святость, увеличив стадо господне к лету вдвое, то у нас достанет духа поменять в нем иерея или слить оный с приходом славно трудящегося отца Капитона, вашего соседа!
С тем отец Лаврентий и был отпущен. Ни о бедности церкви, ни о новом вспомоществовании на гибнущий храм и его пастыря разговора не было. Трудись, мол, и труды твои вознаградятся господом нашим сторицею! И уж тем паче у отца Лаврентия не появилось и мысли поведать преосвященному о гнусности слухов, богопротивниками и присными с ними распространяемыми повсеместно.
Он был раздавлен, как червь, и таким червем выполз из покоев начальника духовной миссии.
- Лют?-спросил теперь уже служка, возвращая отобранный крест.
- Зело лют! - покрутил головой иерей, засовывая крест в карман брюк, забыв о том, что его подобает повесить на шею.
У изгоев началась волчья жизнь.
Шалашик они себе сляпали из веток, наломанных руками и заплетенных в три слоя на крыше и в пять слоев на стенах, обложенных пластами снега. Из тех же сосновых, пихтовых и лиственничных лап сплели лежаки и тяжеленную приставную дверь. Костер жгли снаружи, а горячие уголья заметали в шалаш, чтобы хоть какое-то тепло ночами держать. Потом пришла пора позаботиться и о пропитании. Темноверцы вспомнили о своей святости: ягоды мерзлые решили искать, белками насушенные грибы, шишки кедровые с невыбитым орехом, а то и коренья, что из мертвой земли можно выкопать.
