Каждый день то же дерево, окруженное

своим зеленым болтливым семейством,

каждый день плач младенческого времени

колышимого на маятнике в тени.

Река неспешно дает прозрачную карточку.

Тишина шествует к следующему звуку.

Чувственными лепестками

зернышко разворачивает веки в иле.

Никто не знает, зачем существуют птицы,

ни твоя бутыль с вином, полная луна,

ни мак, что живьем сгорает,

ни женщина на арфе, счастливая невольница.

Мы одеваемся в воду, в подвластные нам сети,

в невидимые и сердечные вещи,

украшаем себя легкими останками голубиц,

радугами и ангелами.

И полощем скупое золото дня

считая зернышки, а израненный запад

жжет свои корабли и приближается ночь,

капитан черных племен.

Ты заговариваешь тогда, небо:

твой высокий ночной зажигается город,

твои толпы проходят с факелами

и смотрят на нас в молчании.

Все формы земные и мимолетные:

юноша, вскормивший в постели приданое,

женщина с двумя сердцами птицы,

каверзная смерть, переодетая насекомым.

Всю землю ты покрываешь, умерший человек,

упавший, как сломанная клетка,

или разорванный снаряд,

или известковый дом уродливого паука.

Умершие принадлежат к ордену

подземных анахоретов.

Что есть смерть, последнее отчаянье,

древнее обетованное царство?

Человек, вскармливаемый годами и телами женщин,

если Бог захочет, преклонишь колени.

И единственно память вещи

оставляет тепло, уже бесполезное, в твоих пустых ладонях.