Началась паника. Толпа человек в 500 кинулись к двум действующим турникетам и через них к эскалаторам сорокаметровой глубины. Началась давка, по лестницам понеслись наиболее сильные, прочие теряя сумки просто покатились вниз. Где их уже ждала "народная милиция", в обязанности которой входило "отправить всех по домам". Они это делали весьма своеобразно, тоже ногами и дубинками, не взирая на опасность движения поездов.
И только случай не привел к жертвам. Ответственные контролеры метро все же догадались остановить эскалаторы. А бабий вой остановил разбушевавшихся ментов. Разумеется, никто "не заявил и не обратился", понимая, что это будет "себе дороже", поскольку речь шла всего лишь о Конституции никому не нужного государства.
Повторюсь, 3 октября 1993 года, уже после расстрела безоружной толпы в Останкино, я сознательно оказался на маршруте выдвижения гвардейской таманской дивизии. В мои намерения входило, если не предотвратить назревавшее беззаконие, то хотя бы выяснить цель выдвижения войск и в случае негативного результата развеять иллюзии руководства Верховного Совета РСФСР. Иначе поступить не мог. Самые худшие предположения подтвердились. И я оказался "один на один" с группой обеспечения выдвижения из спецназа ВВ МВД, настроенных весьма решительно.
Так в 22.30 3 октября 1993 года при въезде в Москву меня, действующего полковника Генштаба ВС России, ногами и автоматами сознательно, зная кто я такой, охаживала свора из семи спецназовцев, с повадками чеченских "трактористов"29.
Били "воины без башни, обладатели черных беретов, профессионально, со всей "пролетарской" ненавистью. "Общее руководство" при активном личном участии осуществлял, как помнится, офицер в черном берете (спасибо, что попался не "краповый"). Если бы не вмешался подполковник-"таманец", забили бы насмерть (отделался легко - всего двумя месяцами госпиталя и годом медицинской реабилитации).
Через некоторое время в разговоре с генералом, моим сокурсником по академии, выяснилось, что в то время когда я пытался выяснить намерения командования гвардейской дивизии, мой "собрат по оружию" и однокашник по академии "ответственно выводил" войска, в том числе и таманцев на исходные позиции для стрельбы по Верховному Совету. (Что и было успешно проделано 4 октября на глазах у мирового сообщества и праздной московской публики. И никто "не усомнился", не устыдился и не вспомнил о Присяге, данной "перед лицом своих товарищей...")
Мой генерал "ответственно думал о выполнении приказа", успешно управлял колоннами при выдвижении по ночному городу, не заблудился. По существу именно он дал нетрезвому Ельцыну и его подельникам повод думать, что позволено все. Вплоть до применения против народа 125 милиметровых танковых пушек, боевых вертолетов, террористов-снайперов неизвесной национальной принадлежности и безответственных рядовых ВВ, "людей без башни".
Я не называю здесь имени своего сокурсника генерала, "о павших или хорошо или никак".
Но тогда, в 1993 году, генерал "даже не подозревал", что своими действиями помогает инициировать то, что сегодня называется "государственным и международным терроризмом". Более того, он не мог даже предположить того, что сам окажется жертвой террора. Через три года на инспекции в Осетии его машина будет обстреляна из засады, и он будет убит теми, кто почувствовал вкус к безнаказанному убийству на глазах у просвященного человечества, а его начальник в прощальной речи на Троекуровском кладбище даст клятву отомстить за смерть "боевого товарища".
Не думаю, что участие генерала в этом позорище был выбор, "убежденного сторонника демократии".
Прочих участников расстрела ВС, например, П. С. Грачева, других генералов и офицеров МО и МВД, судьба миловала. Правда не всех, кто-то даже испытал прелести общения с бандитами в 1995 году после неудачного штурма Грозного. Но именно они прямым образом способствовали выполнению замыслы преступного "военного переворота" и лично практиковали террор, как метод устрашения населения.
Могли бы они стать "народными героями"? Возможно, если бы даже "авторитетом вооруженной силы" заставили протрезвевшего к утру 4 октября Ельцына, его экстремистское окружение и осажденный Верховный Совет начать переговоры. (И цивилизованный народ это понял бы правильно)
Вот где "...забытые традиций военной службы, чести, долга и товарищества смогли бы принести самые неожиданные и богатые плоды".
Увы, традиции были отброшены. Высокие чины, в их числе и те что заседают сегодня в Думе, поступили совсем не так как должны были поступить "русские генералы". И они оказались не только по форме, но и по сути больше похожими на "латиноамериканских горилл", чем на российских офицеров.
Наверное, что-то повредилось в нашем государстве, и к несчастью не сегодня...
Мы подавали руку тем, кто не имел совести и чести...
Замечу, что советская военная, как и школа в целом, учили нас жить среди людей, а воевать с достоинством и честью в расчете на честностость противника. В перспективе вечного мира и всеобщего благоденствия это было от части правильно. Но действительно к несчастью эта школа не сумела воспитать в нас чувство опасности войны и ощущение того, что среди нас есть в людском обличье "волки алчные", те самые, которые сегодня сбилось в воровские шайки и "незаконные вооруженные формирования".
И сегодня "совковые (по мнению демократов) традиции" не срабатывают. И это правильно, потому что приходится жить в обществе все более похожем на волчью стаю, а воевать на самом деле все более - со "зверьем" и без "достаточной подготовки".
Думаю, на это трудно, что-либо возразить.
Но зададим себе вопрос: нужен ли был смертельно опасный жизненный и военный опыт в условиях страны почти абсолютно безопасной для жизни простых людей? Для абсолютно всех "простых и граждан" такой опыт может быть все же был бы лишним, но для офицеров Армии такие чувства опасности и ощущения угрозы были нужны и даже необходимы.
Однако, "программой подготовки" общества воспитание офицеров-защитников в таком духе не было предусмотрено.
Конечно можно услышать возражения: это ко мне отношения не имеет, я хороший... Весьма спорное и неосмотрительное утверждение... в отсутствии жизненного опыта, связанного с риском для жизни по идейным соображениям, а не по прихоти начальства или из соображений материального плана.
Однако неоспоримо то, что слабость Советской Армии и советского общества, проявилась через культуру и цивилизованность отношений, существовавших внутри армии и в самого народа. Было и своего рода "табу" на определенные темы. О заговоре против нации говорить было не принято, все буквально тряслись от слов национальное самосознание и геноцид, в то время как советский народ уже начал вымирать. Нецивилизованными считались любые проявления природной русской опасливости при существовании некой интернациональной идеи. (Опасливость нужно изживать, и для начала предлагаю читателям ознакомиться с приведенной в сноске статьей "Будет ли для России XXI век последним?"xi)
В Русской армии было долгом чести подать рапорт о переводе или отставке, если начальник каким либо образом даст понять, что не полностью доволен тобой. Но всякое искреннее проявление эмоциональности, волевой напряженности и дееспособности, умение дать отпор или подать рапорт считались патологией и проявлением психической неполноценности30.
Сам по себе любой конфликт и даже теоретическая дискуссия в армейской среде расценивались как отклонение от уставных правил.
Пусть это не покажется странным, но, опасаясь скандалов, мы подавали руку тем, кто не имел совести и чести...
Последствия такого воспитания мы имеем сегодня. "Непугливые люди простого звания постепенно оказались не в почете, их "стало до обидного мало".
***
У всякого народа, как и у отдельных его представителей, есть свои понятия о чести, о долге, о предназначении армии и ее задачах. Это обусловлено историей, собственным военным опытом народа, условиями организации обороны и возможностями государства, а так же морально-психологическим состоянием и социальным составом общества.
