Костя не хочет читать классиков. То же говорят библиотекари. И вообще из года в год меньше читают художественную литературу. Сначала на Западе, а теперь и у нас. Почему?
Быть может, устарела форма — нет терпения читать длинноты. Телевидение дает все в концентрированном виде — сразу на несколько органов чувств. («Каналы информации», как говорят кибернетики.) Показывают массу ерунды, но по крайней мере быстро. И никакого труда.
Писатели беспокоятся: что будет с культурой?
Ничего не будет. С удовольствием читают фантастику и «книги фактов» путешествия, о науке. Хорошие романы тоже читают.
Но что делать с идеалами? С гуманизмом?
Особый вопрос. Отложим.
С посудой покончено. Все на местах. Теперь в кресло, думать.
Удобно. Ноги к батарее: зябнут. Болезнь? Старость? Нет.
Люба все время присутствует где-то в подсознании. Не сказал об анабиозе. Сдаться? Или, на худой конец, отравиться? Нормальное самоубийство. А то будешь там лежать: считается, что можно ожить, а на самом деле мертвый. Как ее к этому подготовить?
Я должен это сделать — анабиоз. Очень интересно. Когда еще решатся люди на такой эксперимент? Гуманизм не позволяет. А Люба привыкнет.
Вдруг я действительно проснусь через двадцать или пятнадцать лет? Точно, как в романах, когда возвращаются из космических путешествий. Нужно запомнить (или даже записать) вопросы, которые сейчас стоят перед миром. Может статься, что я проснусь идиотом. Это ужасно. Впрочем, какая разница? Идиот не понимает своего положения. Хуже, когда не совсем, когда остается критика.
Не стоит об этом раздумывать. Вероятность выживания столь мала, что смешно обсуждать детали.
Нужно готовиться, как к смерти. Настоящей, реальной.
Кого оставить преемником? Вадим? Юра? Юра может дать больше, но и Вадим тоже сумеет постигнуть математику и электронику. Не боги горшки обжигают. Тогда их возможности сравниваются. Нет, у Юры кругозор шире. Он сочетает фантазию с методичностью. Если бы еще несколько лет, пока усовершенствуется в физиологии… Этот вопрос можно еще немножко отложить.
Завтра идти к Давиду. Какое лечение он мне назначит? Не слишком бы обременительное.
Вечером, возможно, придет Леня. Что бы нам обсудить? Посмотрим, куда пойдет беседа. Свободная дискуссия.
Не хочется начинать занятия. Устал. Столько было тягостных разговоров, а поспать после обеда не удалось. Люба.
Нужно работать. Есть кто-то внутри, который гонит: «Давай, давай». Остановиться нельзя: страшно. Одиночество и бессмысленность меня обступают, и тогда волком вой.
(У Горького хорошая фраза есть: «Быть бы Якову собакою, выл бы Яков с утра до ночи». Так и мне — хочется завыть.)
Хватит. Берусь.
Десять вечера. Сижу честно, тружусь, обложился книгами. Думаю над схемой управления жизненными функциями. Регулирующие системы, которые я предложил (Я!), пока выдерживают испытание. Однако мало сказать: система крови, система эндокринных желез, вегетативная нервная система и кора. Нужно расписать их «этажи», взаимодействие друг с другом. Эта схема должна быть заложена в нашу машину, как управляющая надстройка над органами.
Вообще-то это дело поручено Вадиму, но он один, наверное, не справится. Я должен продумать сам, чтобы быть готовым обсуждать. Голова у меня пока хорошая. Доволен? Почему нет? Мне хорошо удается разложить все по полочкам, предугадать зависимость, выдвинуть гипотезы. По реакции окружающих я вижу, что придумываю хорошо. Чьи реакции? Твоих помощников? Они еще маленькие. Нет, они очень требовательны, завоевать авторитет трудно. Да и в институте со мной считаются. Иначе Иван Петрович не дал бы мне такую лабораторию. Без всякой протекции.
Нет, друг мой Ванечка. Это все не так. Про себя ты знаешь, что твои способности до уровня таланта не доходят. Хороший комбинатор. Собрал вместе физиологию, кибернетические идеи, математику, технику, сумел привлечь способных ребят — вот и получилось нечто интересное. Но никакого открытия ты не сделал, и сомнительно, что можешь сделать. Да и идеи твои пока находятся в сфере разговоров. Вот когда получат математические характеристики и сделают машину, тогда дело другое.
Все верно. Но характеристики и машины будут. Уверен. И это новый шаг с физиологии и медицине. Именно так. Хотя без гениальности.
Самое трудное — регулирующие системы. Вон сколько книг по эндокринологии, а как взаимодействуют между собой железы, все-таки не ясно. Сведения противоречивы. Потому что никто не исследовал по-нашему количественно. Придется брать приблизительно.
Телефонный звонок в передней. Кто бы это мог так поздно?
Иду.
— Да?
— Иван Николаевич, это я, Юра. Вы не спите?
(Вот дурень, еще только десять часов! Впрочем, это он из вежливости.)
— Что случилось?
— Ничего. Я прочитал вашу записку, и очень хочется поговорить.
Раздумье. На завтра? Помешал занятиям. Мнение его важно: это техника, реальность идеи, моя жизнь или смерть. Кроме того, страх перед ночью. Одиночество. Пессимизм.
— Ты где?
— В лаборатории. Я быстро.
— Приезжай.
(Оставлю его ночевать.)
Поговорим о разном. Люблю посидеть один на один. Человек раскрывается. Ищешь себя в других, поверяешь мысли.
Кухня, холодильник. Опять посуду пачкать. Ничего. Что там на полках? Придет голодный. Молодой. Ты разве чувствуешь себя старым? Недавно — нет, а теперь — другое. Скоро конец. Не привыкну к этому. Должен привыкнуть. Иначе плохо.
Все есть: колбаса, сыр, масло. Консервированный перец. Хлеба маловато. Печенье.
Как сильно меняется человек с возрастом! Молодые для меня — уже другие люди. Совсем не похожие на нас в молодости. Или это кажется? Мы были бедные. Помнишь, кончил техникум — не имел пиджака. Ходил в каком-то старом свитере. Немножко стыдно было, но ничего. А теперь? Все хорошо одеты.
Впрочем, это было всегда: отцы и дети, «мы были лучше». Поспрашивать Юру.
Что-то он скажет о проекте? Технические проблемы могут быть очень сложными. Не успеть. Важно научиться охлаждать, а нагревание понадобится для меня не скоро. Потом выработают методику. И аппаратуру тоже потом. Начнем на макетах. Когда я там буду лежать, то, хочешь, не хочешь, придется дорабатывать машины. Деньги, люди — все найдется.
Пожалуй, нужно смолоть кофе. Интересно: умом рассчитал, а в подсознании не верю. Как будто играю роль.
Люба думает о том же. Представляю: что-то делает, а взгляд витает внутри. Горестные морщинки около глаз. Обиженный ребенок.
Всю жизнь приучал себя не жалеть о потерянных вещах. Что с возу упало, то пропало. Теперь должен примириться с самой главной потерей. Приучить себя. Да, да. Неизбежно. Поэтому держись. Я не способен на большой героизм, чтобы молчать под пытками или броситься на амбразуру. Но это должен суметь. Представляю: ложусь на стол, прощаюсь. Последний взгляд на окно — кусок неба. Анестезиолог дает закись азота — «веселящий газ». Засыпаю с приятными ощущениями. И все. Потом скажут; «Шеф держался хорошо».
Сумею. Заметь, это тоже тщеславие!
Накрою на стол. Чтобы не отказывался. Колбаса, масло, сыр. Тарелки. Еще салфетки.
Немножко староват для такого важного опыта. Гипотермия на щенках всегда удавалась лучше. К сожалению, помочь нельзя. Попробовать бы на ком-нибудь… Стоп! Вот подлая мысль, все время вертится где-то на задворках сознания! Так далеко, что даже не произносится словами. Приведем ее в ясность. И скажем раз навсегда: пробовать не будем. Забудь думать. Первым полетишь в вечность. Слова, все слова. Э, до лампочки…
Осторожный звонок.
Это Юра. Вежливый.
Вошел румяный, красивый. (Девушки, наверное, от него без ума.)
— Похолодало?
— Да, кажется, начинается зима. Вы извините, Иван Николаевич, за позднее вторжение, но…
— Что ты, Юра. Хорошо, что зашел. Мне скучно одному.
(Не нужно намеков!)
— Сейчас поужинаем и все обсудим.
— Благодарю вас, я сыт, я на минутку.
— Ну нет, теперь ты гость и должен слушаться хозяина.
