Вместе с политруком роты Митрофаном Васильевичем Абраменко мы облазили все побережье. Возвратись к вечеру третьих суток из последней рекогносцировки, Абраменко с трудом сполз с лошади и смущенно заявил:
- Ну, Александр Терентьевич, для кавалерии я определенно не гожусь. Еще одна подобная скачка - и тебе придется просить нового политрука. Широко расставляя ноги, он заковылял к одноэтажному домику, в котором вы квартировали. - После такой тряски у меня все внутренности местами поменялись.
Взглянув на политрука, я понял, какие муки он терпел во время наших поездок, и искренне удивился, как он, горожанин, никогда не ездивший верхом, ухитрялся не свалиться с лошади!
Прошу ординарца принести обед. Митрофан Васильевич у окна перелистывает блокнот.
- Присаживайтесь, Митрофан Васильевич, - предлагаю я.
- Нет уж, - смущенно улыбается политрук, - я лучше постою: чувствую себя так, словно меня жестоко высекли розгами и посыпали солью.
Невысокий плотный ординарец Олесь Семенченко, неслышно проскользнув в дверь, ставит на стол два солдатских котелка, наполненных чем-то жидким, кладет толстые ломти черствого хлеба и, шмыгая простуженным носом, приглашает:
- Сидайте, товарищи командиры, поснедайте трошки... - Спохватившись, осторожно вытягивает из кармана пол-литровую бутылку, заполненную на одну треть. - Товарищ старшина прислал наркомовский паек{14}.
Абраменко усмехнулся:
- Но вошло бы в привычку, Александр Терентьевич! Что тогда прикажете делать в мирное время: ведь жена не будет каждый день ставить чарку к обеду.
- По какому случаю пьянствуете, товарищи? - раздалось вдруг с порога.
Обернувшись на голос, мы увидели в дверях капитана Николаенко. Его голубые глаза насмешливо сверкали из-под козырька фуражки.
- Присоединяйтесь к нам, товарищ комбат! - радушно затопал вокруг Николаенко Митрофан Васильевич. - Как раз обед подоспел, снимите пробу с нашего ротного котла.
- Спасибо. - Комбат подошел к столу, присел на грубо сколоченную табуретку.
Митрофан Васильевич принес старинный стул с мягким сиденьем, которым хозяйка чрезвычайно дорожила.
- Садитесь сюда, товарищ комбат, - предложил он, поставив стул возле Николаенко. - Удобнее и не скрипит.
- А вы, товарищ политрук, почему стоите?
Митрофан Васильевич осторожно опустился на табуретку, но сразу же вскочил, морщась от боли.
- Не могу, товарищ капитан, из своего седалища сделал сегодня отбивную, гоняясь на коне за командиром.
С трудом сдержав улыбку, комбат укоризненно покачал головой:
- Что же вы, товарищ лейтенант, не поможете политруку освоить правильную посадку при верховой езде? Научите его, дружище, на фронте пригодится. - Капитан отодвинул стул. - Вам, товарищ политрук, сидеть на мягком, а мы - люди привычные.
Я протянул комбату ложку. Николаенко вытащил из-за голенища свою.
- "Личное оружие" всегда при мне. - Проглотив несколько ложек пшенного супа, заметил: - Если в этот "габер-суп" добавить свежей картошки, будет вкуснее. Посоветуйте старшине. Картофель можно получить в ближайшем колхозе: есть договоренность.
Когда мы опорожнили котелки, комбат попросил доложить, как , мы думаем организовать охрану побережья. Я подробно изложил наш замысел: основные силы роты сосредоточить в районе Туапсе, а вдоль берега, к северу и югу от города, создать наблюдательные пункты и стрелковые позиции. Их займут пехотинцы из резерва, когда поступят донесения о приближении противника.
Одобрив наш план, комбат решил проехать на полуторке по участку роты. Он внимательно изучал места, где мы наметили оборудовать опорные пункты, и, расставаясь, обещал прислать две грузовые машины, чтобы мы могли маневрировать резервом.
Мы долго ломали голову: как ускорить получение донесений с наблюдательных пунктов? В колхозе нам обещали выделить лошадей для каждого взвода, но это все равно слишком медленно. И тут мне припомнился способ, каким казачьи дозоры давали знать о подходе врага: сигнальные костры! А что, если применить дымовые шашки? Количество зажженных шашек означало бы примерную численность десанта.
- Если не раздобудем дымовых шашек, - сказал Митрофан Васильевич, соберем на берегу сушняк и поищем старые покрышки. Этим я займусь лично.
Под вечер в роту вместе с машинами нежданно-негаданно прибыл радист. Комбат прислал его для поддержания связи между батальоном и ротой.
Быстро мелькают дни напряженной работы. Мы готовим маршруты выдвижения взводов к возможным местам высадки десанта, налаживаем системы наблюдения и сигнализации, строим опорные пункты на десантоопасных участках. Помимо укрепления побережья занимаемся огневой подготовкой, через день проводим тактические занятия по отражению десанта и боевые стрельбы. Большую помощь в подготовке и проведении занятий оказывает мой заместитель лейтенант Ступицын. В первую нашу встречу в Туапсе он поразил меня внешним видом. Все на нем было с иголочки. Видимо, к его обмундированию приложил руку отличный портной. Чисто выбритое, ухоженное лицо Ступицына заметно отличалось от наших обветренных и облупленных физиономий. С нескрываемой гордостью Ступицын сообщил нам, что после окончания военного училища он больше года служил в административно-хозяйственном аппарате штаба военного округа. К счастью, хорошая огневая выучка, полученная лейтенантом в училище, не успела еще выветриться. Мы возложили на него пристрелку оружия и проведение боевых стрельб.
В середине декабря среди бойцов пошли разговоры, что скоро в Севастополе мы "дадим фрицам прикурить". Трудно объяснить причину появления таких слухов. Возможно, они порождались желанием помочь защитникам Севастополя: 17 декабря фашисты начали второе генеральное наступление на город. Около десяти вражеских дивизий предпринимали яростные попытки прорваться в Севастополь. Во взводах с нетерпением ждали Митрофана Васильевича. Каждый рассказ о непоколебимой стойкости севастопольцев он старался проиллюстрировать примерами. После того как он рассказал о бессмертном подвиге семи моряков-комсомольцев, которые трое суток отбивали бешеные атаки фашистов, посыпались рапорты с просьбами отправить в Севастополь. Даже мне приснился сон, что батальон на рассвете высаживается в Севастопольском порту. Словом, ни у кого не было сомнения, что такая возможность появилась, когда 22 декабря к нам неожиданно приехал капитан Николаенко. Узнав, что я на строительстве инженерных сооружений, комбат примчался в порт.
Не дослушав моего рапорта, Николаенко сощурил глаза и показал на капитальное сооружение, которое мы возводили на пирсе:
- Вы, никак, решили отсидеться здесь до конца войны?
- Мы хоть сегодня готовы отбыть в Севастополь, - с обидой возразил я. - Бойцы и командиры засыпали меня рапортами...
- Вот и хорошо, - засмеялся комбат, - можете немедленно собираться. И строго добавил: - В двадцать один ноль-ноль рота должна быть готова к посадке на корабль, во всеоружии и со всем имуществом. Задача ясна?
- Ясна! - с готовностью откликнулся я и подумал: "А сон-то в руку".
Точно в назначенное время рота в полной боевой готовности выстроилась в порту.
Мы вышли в открытое море. Шторм разыгрался не на шутку, и шестибалльная волна раскачивала корабль словно ореховую скорлупу. Я чувствовал себя плохо.
- Крепись, лейтенант, - с усмешкой крикнул пробегавший мимо матрос, говорят, прославленный адмирал Нельсон всю жизнь страдал морской болезнью!
За ограждение бортов цепко держатся лишь самые крепкие, остальные бойцы и командиры нашей "непромокаемой" роты, как в насмешку окрестили ее, расползлись по углам и тихо стонут.
Да, нелегко давалось пехоте морское крещение.
Конечный пункт плавания был известен только мне и политруку. Поэтому, когда на рассвете вдали показались очертания города, кто-то удивленно спросил:
- Братцы, уж не Севастополь ли это?
- Ну и сказал! - послышался насмешливый голос. - До Севастополя пилять да пилять.
