- Не знаю. Просит меня - и срочно.

- Мудрствует он, Ковалев. Утром с миной немецкой все возился, мол, нельзя ли ее приспособить, а мина-то незнакомого образца. Пока я его не отругал и не заставил заниматься обороной. Теперь, наверное, что-либо еще придумал, теоретик. Посмотри, готова ли у него схема огня.

- Ладно, разберусь.

* * *

Дворами, садами и огородами мы пробрались к околице населенного пункта. Здесь начиналась извилистая траншея с ходами сообщения к запасным пулеметным площадкам и огневым позициям для расчетов противотанковых ружей. Пригибаясь, двинулись по ней.

- Осторожнее, товарищ капитан, - послышался чей-то басок. - Тут фриц простреливает.

Оглянувшись, увидел невысокого пожилого бойца, с малой саперной лопатой в руках.

- Напарника моего с полчаса как срезал. Только что отправили в санроту.

Подбежал сержант.

- Мошка!

- Я, товарищ капитан, сержант Мошка.

- Как тут у вас?

- Нормально, дооборудуем позицию. - Сержант посмотрел на меня и в раздумье продолжил: - Что-то там у ротного случилось. Вроде снарядом накрыло!

- Когда? Где?

- Минут пятнадцать - двадцать назад. Сказывают, нашего командира роты оглушило, а вот старшего лейтенанта Чугунова срезало начисто. - Сержант Мошка посмотрел назад и кивнул в сторону полуразрушенного строения: - Вон в том сараюшке они находились. Там сейчас санинструктор и взводные.

Я кинулся туда.

В небольшом деревянном сарайчике, приютившемся на краю вошедшего в пору зрелости сада, санинструктор бинтовал старшину Мефодия Горобца. Рядом валялись опрокинутые котелки с макаронами, банки консервов, фляга со вспоротым наискось чехлом, из-под которого виднелись рваные края белого металла. В углу, взявшись обеими руками за голову, сидел, постанывая, старший лейтенант Ковалев. При моем появлении он повел мутными глазами, попытался встать, но тут же, сморщившись от боли, опустился на плащ-палатку.

- Сиди, сиди. Что у вас тут случилось?

- Собрались было ротные покушать, - пояснил мне кто-то из медиков. - А тут фашистская самоходка выползла и начала садить по нашему переднему краю. Ну и снарядом, значит, их накрыло. Ковалева контузило, а Чугунова...

- Так... Где Чугунов?

- Вынесли только что. Скончался. С противоположной степы сарая положили. Где ему теперь быть? Ковалева в медсанбат эвакуировать будем.

- Лейтенант Рубан говорит - не надо, - сказал санинструктор роты. Дать ему отдохнуть, и придет в себя.

Обогнули сарай. У стены, накрытый плащ-накидкой, из-под которой виднелись запыленные хромовые сапоги со сбитыми каблуками, лежал старший лейтенант Чугунов. Откинул полу плащ-накидки. Скуластое, с раскосыми, восточными глазами лицо было спокойно: ни тревог, ни печали, словно шел и прилег отдохнуть.

Я смотрел на Чугунова, и как-то не верилось, что он мертв. На фронте привыкаешь к смертям. Они неизбежны и часты. Но если с человеком живешь бок о бок не одну неделю, не один месяц в шквале боев, то как-то свыкаешься с мыслью, что с ним ничего не может случиться.

Было нехорошо, неспокойно. Подошел заместитель по политической части лейтенант Елагин, тяжело вздохнул и глухим голосом спросил:

- Чугунов из Башкирии у нас?

- Да, оттуда. Жена там у него, Анна Андреевна. Нужно написать ей, упредить сухую казенную бумагу. Хоть как-то смягчить боль утраты... Как-никак вместе не одну сотню километров отмахали, в полную меру черпнули и хорошего, и плохого.

- Многим нынче придется писать, многим, - вновь вздохнул Елагин.

...В бою за Лесные Халупы смертью храбрых погибли лейтенант Иван Исаев, младший лейтенант Карп Варивода, многие солдаты и сержанты. Горько стало от невозвратных потерь. Пройдут годы, уйдут в небытие их сверстники, родные и близкие, и, как туман, развеется память о каждом из них. Останется лишь общее, имя которому - подвиг. По ведь у каждого из них была своя жизнь. И каждый многое мог бы еще сделать на своем пути.

Раненых отправили на левый берег. С ними тоже нелегко было расставаться. Фронтовая жизнь, большие и малые бои сроднили нас и побратали на всю оставшуюся жизнь.

- Нелегко нам досталась эта деревня, - вывел меня из задумчивости голос капитана Бухарина.

Николай Яковлевич тоже прибыл сюда.

- У Ковалева все взводные вышли из строя, - доложил он. - Сержантов назначил командовать взводами. В четвертой Одегов с Чалаганидзе остались.

- Знаю, Николай Яковлевич. Ты вот лучше скажи мне, как могли мы допустить, что ротные командиры сошлись вместе на переднем крае?

- Да я их предупреждал, Александр Терентьевич. С радости, что наконец взяли Халупы, собрались. Ну а тут старшина с обедом. Вот и решили...

- Они-то могли решить, а мы где с тобой и замполитом были? Как могли упустить?

- Понимаю тебя, но что поделаешь. Виноваты. - И после небольшой паузы: - Нужно думать о живых.

- И я к тому говорю. Предупредить еще раз людей: вместе не собираться! Следить за этим и требовать от всех выполнения приказа.

6-ю роту приказал принять старшему лейтенанту Серпухину. Вместе с ним обошел участок обороны роты. Он проходил по краю заросшего кустарником неглубокого овражка, который хотя и выдавался несколько вперед, но давал возможность скрытого сосредоточения и подхода.

- Николай Павлович выбирал?

- Так точно, товарищ капитан, он, Чугунов, - ответил Петр Федорович Серпухин.

- Удачно выбрал. Теперь доводи тут за него. Взвод передай своему помощнику. Сержант у тебя толковый. Только проинструктируй его.

- Слушаюсь! - ответил Серпухин. - Передать и проинструктировать помкомвзвода.

- Держи связь с Пономаревым и пулеметчиками, И ни шагу назад, слышишь меня, Серпухин!

- Так точно, товарищ капитан, слышу. С минометчиками у нас контакт полный. НП Пономарева рядом.

- Предупреди, чтобы тоже поостерегся. Знаю я его, часто на рожон лезет. Чего доброго, ухлопают ни за что ни про что.

- Ваше приказание передам.

Попрощавшись с Серпухиным, пошел свежевырытой траншеей. Бойцы готовили ячейки, огневые позиции для стрельбы, выводили в овражек ходы сообщения. Спустился в него и я. Здесь уже была протоптана тропинка, по которой в тыл выносили раненых и погибших, а обратно несли пищу и боеприпасы.

Подошел к извилистой, уходящей в тыл неглубокой траншее. Пригибаясь, двинулся дальше. Здесь повстречал группу бойцов. На плащ-палатке они несли раненого. Поинтересовался, кого несут.

- Старшину Горобца, товарищ капитан, - ответил пожилой красноармеец.

- Как себя чувствует старшина?

- Без памяти, бредит, - за всех ответил санитар. - Тяжелое состояние. Как бы...

- Доставить до НП живым, сержант. Там решим, что и как. Наверняка уже ждет брат.

Братья Феодосий и Мефодий Горобцы влились в батальон с маршевым пополнением в Нежине, где мы находились на отдыхе. Они обратили на себя внимание подтянутостью, выправкой, знанием военного дела. Мефодий через некоторое время был назначен старшиной 6-й роты. Феодосий служил в пулеметной роте, противотанковых ружей, затем принял взвод снабжения. И здесь, как говорят, нашел себя. Инициативный, рачительный хозяин, он мог в трудную минуту достать харч и боеприпасы из-под земли. Кормить людей - дело непростое и в тылу, а тем более в условиях передовой, когда почти все время находишься под огнем противника и каждый неверный твой шаг, ошибка могут привести к роковым последствиям. Но ему как-то удавалось к сроку подготовить пищу.

Горобцы запомнились по многим эпизодам военной жизни. Воевали братья хорошо. В одном из тяжелых боев вышел из строя командир взвода младший лейтенант Федор Липатов. Бойцы растерялись, кое-кто начал было пятиться назад. В это время с подносчиками боеприпасов в расположении взвода оказался старшина Горобец. Мефодий быстро сориентировался в обстановке.

- Слушай мою команду! - закричал он в полную силу легких. - Стой! Назад! Наза-ад!..

Бойцы, услышав голос старшины, приободрились, начали занимать покинутые было ячейки, вести прицельный огонь по врагу. Положение было восстановлено. Немало подобных эпизодов насчитывалось в боевых биографиях братьев. И вот досадный, нелепый случай.