Они уже проезжали Московские ворота, и Светка с тоской посмотрела на крайнюю толстую колонну — стоит себе, зеленая дурында, ни о чем не думает, никто не сажает ее в машину, не везет по населенному проспекту выяснять отношения ни с того, ни с сего.

— Не боюсь и не волнуюсь — повторяю, если кто не слышал, только у меня нет настроения обсуждать свои дела с малознакомыми людьми без имени.

— Я не собираюсь обсуждать ваши дела, равно как и знакомиться с вами. Зачем нам ссориться, давайте перестанем грубить ненадолго. Я всего лишь хочу рассказать вам о некоторых особенностях характера своего мужа.

— Не уверена, что хочу знать об этих особенностях, я, видишь ли, перешла на «ты» Светка, — привыкла полагаться на свой опыт, меня бабушка так учила.

— Считай, что я прошу тебя выслушать, ведь у тебя все равно нет выбора. Может, пригодится когда-нибудь, — жена лихо проехала под красный свет на переходе у метро «Электросила», не заботясь о впечатлении, которое произведет на гаишников.

Да, черт с ней, подумала Светка, жалко, что ли, раз уж ей так приперло, от меня не убудет. А в случае чего, я с ней легко справлюсь, с ее-то весовой категорией, но до этого не дойдет, такие дамочки предпочитают разговоры разговаривать, завезти меня куда-нибудь у нее кишка тонка.

Жена Бориса приступила к своей назидательной истории на полном скаку, словно репетировала рассказ всю предыдущую жизнь, а может быть, ей уже приходилось вести подобные переговоры, и за годы жизни с Борисом она выучила историю наизусть. Излагала связно и лаконично, надо отдать ей должное; в целом история сводилась к следующему.

Борис любил своих женщин горячо самозабвенно нежно неистово трепетно забывая себя и мир вокруг принося к ногам возлюбленной многочисленные хорошо откормленные и неплохо одетые жертвы оставшиеся от предыдущей жизни и мечтая о вечном пребывании подле ускользающей в положенный час любимой, но лишь до тех пор, пока существовали преграды, пока любимая не поселялась с Борисом не в гостинице или на съемной квартире на пару недель, а на его собственной территории. После недолгого, преждевременно обрушившегося счастья, Борис начинал находить совместное пребывание пресным утомительным изматывающим ничего не дающим душе уму или сердцу более того и всем остальным органам по очереди. Наступал черед новой любимой. Ситуацию можно было подкорректировать, родив Борису ребенка. На какое-то привычно уже недолгое время он проникался былой нежностью и исправно стирал пеленки, впрочем, в последние годы это охотно делали женщины по найму, а по ночам к ребенку проще отправить няню. Жены стремились сохранить семью и ограждали его от неприятностей, с детенышем связанных, чтобы Борис видел одни цветочки, ползающие в настиранных ярких штанишках по пушистому ковру гостиной без единой слезы или, не дай Бог, визга.

Она, последняя жена, оказалась похитрее и не стала нанимать няню. Борису пришлось тяжеленько, времени для свободного общения с вновь любимой женой не хватало, потому и продержались на три года больше обычно отпущенного женам срока. Но трудности тоже прискучивают, как их ни варьируй; привыкаешь к самому постоянству перемен. Срок очередной жены истекал.

Она не пытается вернуть мужа обратно, но хочет по-дружески предупредить Светлану о типичных осложнениях совместной жизни с Борисом.

На том месте трассы, где речь зашла о деторождении, жена развернулась и столь же неистово устремилась назад, заинтригованная Светка даже не отметила, докуда они успели доехать. Жена отлично рассчитала время и на реплике о дружеском предупреждении тормозила у парадной с новенькой металлической дверью, неуместной в доме с коммунальными квартирами.

Все, решила Светка, выдираясь из машины, теперь точно поеду с Борисом, куда повезет, хоть завтра.

Алик поправил тяжелые очки в псевдочерепаховой оправе и неуверенно спросил:

— Людмила Ивановна дома?

Та, которая наблюдала сверху, в рассеянности остановила взгляд на плохо стриженном Валерином затылке и обнаружила незамеченное ею прежде свечение и движение. Маленькие тугие и разноцветные волны сталкивались, враждуя или объединяясь, ни на миг не прекращая волновать пространство вокруг Валеры, их цвет ослабевал и размывался у плеч и коленей, но отчетливо полыхал в области живота и головы, как микрокосмос с рождающимися на глазах галактиками. Она, было, решила, что обрела способность видеть мысли, а может раньше просто не приглядывалась, или именно эти Валерины мысли, но скорее следовало назвать их побуждениями или эмоциями, эти быстро меняющиеся волны, имели для нее особое значение. А монолог Валериной матери она как услышала? Или всего лишь увидела во сне? Она ведь тоже спала, даже больше, чем те внизу, она сильней, чем они уставала.

Времени почти не осталось, а она так и не продвинулась вперед, так и не сумела ничего изменить. Вмешательство оборачивалось еще большими бедами как в случае с кофемолкой на кухне у Аллы. Сейчас она ясно различала, что Валера на самом деле очень ждал Алика, хоть и не был ему рад. Ждал также сильно, как и в прошлый давний раз, когда сам позвал их с Викой, когда еще легко было разорвать цепочку, но она не сумела.

Валера ждал Алика и бесконечно думал о нем со вчерашнего дня. Получалось, что во всем виноват Алик. Действительно, Алик. Вчера с Юрасиком приехал не хозяин, а незнакомый мужик. Юрасик вышел из машины печально пришибленный, как потерявшая всякое уважение к своей персоне лисица. Мордочка его еще более заострилась, повадка стала совсем уж суетливой.

— Что случилось? У нас перемены? — Валера, как большинство торговцев, хоть и книжных, обладал животным чутьем. Они стояли с Юрасиком под распустившим первые листочки на бульваре посреди проспекта Космонавтов каштаном лицом к лицу и внимательно оглядывали один другого, как хорошо знакомые, но осторожные зверьки, столкнувшиеся на опушке. Неожиданное тепло, неожиданное оживление у лотка почти настроили Валеру на благодушный лад, но Юрасик ему определенно не нравился.

— Что случилось? — переспросил Валера.

— Снимают эту точку. И три ближайшие, — хорошую новость Юрасик сообщал не тем тоном, и Валера не мог взять в толк, почему.

— Давно пора, место дохлое. Сегодня, правда, ничего пошло. Ты чего такой кислый, запор у тебя, что ли? А где новые точки будут? В центре?

Юрасик сморгнул, сглотнул, дернул головой в сторону машины и кратко отвечал:

— Нигде. Не будет новых точек.

— А мы? — Валера не понимал. — А что мы?

Юрасик нагнулся, свинчивая ножки у стола и ответил снизу, закрытый от водителя столом и Валерой:

— А мы свободны, — он выругался, удивив Валеру не словами, а тем, насколько брань не сочеталась с его повадкой, — Борис сворачивает дело. Новое нашел. — И понизив голос до еле различимого шепота, добавил: — Для новой бабы старается. Столько баб содержать, это как грести надо!

Валера, не содержавший и собственной жены, мгновенно сообразил, что речь о Светке, Викиной подруге. А Вику ему подсунул Алик. И здесь дорогой дружок сумел-таки Валере подгадить. Не будь Вики, Борис не познакомился бы со Светкой, но может быть, Борис собирается избавиться только от Юрасика? Вон как Юрасик заговорил о вчерашнем своем божестве. Как дали под задницу, весь пиетет вышибло.

Мужик из машины закричал, как когда-то Борис, но без сердитой ласковости:

— Ну вы, поживее там!

— Я позвоню Борису вечером, — не думая, что продает собственные планы рассеянно обронил Валера.

— Можешь не звонить, он свалил неизвестно куда. Этот нас будет рассчитывать. В понедельник с утра на Разъезжей, — с удовольствием разъяснил Юрасик.

— Черта-с два я в таком разе завтра выйду, — мгновенно разъярился Валера. — Таких вариантов по городу хоть попой ешь! — Плюнул, повернулся и пошел, ни мало не заботясь о дальнейшем своем будущем на пересечении улицы Типанова и проспекта Космонавтов.

Дома он дошел окончательно. Наорал на мать. Позвонил жене, той не оказалось дома. Звонок Вике отложил. На нее не вредно наорать, от нее не убудет, но сперва следует выяснить обстановочку, пусть свяжет его со своей жирной подругой. А поможет это или нет, потом разберемся. Надо действовать, надо себя защищать. Пусть Борис заплатит ему за неприятности, деньги пусть заплатит, козел! И Валера, как часто случается у людей такого склада, искренно забыл, как ему нравился Борис, как он собирался — исподволь подобраться к хозяину, как надеялся, что они со временем подружатся, а там глядишь… Глядеть оказалось некуда, и потому Валера испытывал сейчас к Борису чуть ли не отвращение, гадливость. Это надо мужику так опуститься, чтобы баб содержать! Да настоящим мужчинам они сами должны приплачивать за удовольствие, а это что такое! И представив, как он завтра устроит Вике веселенькую жизнь после того как наведет справки о Светке, Валера испытал неожиданное сильнейшее возбуждение: впору бежать на улицу и снимать первую попавшуюся потаскушку. Но при матери не приведешь. Он, конечно, не так чтобы уж совсем сильно с ней поскандалил, но позволил себе.