Марс и Гелиос Миранда © Миранда, 2016 © Екатерина Андреевна Смирнова, иллюстрации, 2016 ISBN 978-5-4474-1650-8 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Марс Tabula rasa Tabula rasa Каждый выживший хочет хороших снов. Но ему приходится брать, что есть: Не слова, а так, обещанья слов В этих каменных гнездах, где спят слова. Их следы проступают едва-едва Там, где мир не заметил своих оков, Но ему приходится брать, что есть: Каждый выживший хочет спать. Но дома накрывает девятый вал: Кто сумел – добежал, нашел – доиграл, И чернильницу в черную сумку сунем. После каждого вздоха земли – провал: Тишина – идеальный материал. Мы его нашли и на нем рисуем. А ему для чего бежать, для чего? Он устал, его ветер несет вперед, Метафизика прошлого – скользкий лед, Корабли унесла волна. Берег, вбитые сваи, припас в мешке, И останется строить дома в песке — И желать заклинаний больше всего, Больше хлеба, воды и сна. Лист расправится, белый, как молоко. Каждый выживший хочет петь высоко: И, когда приходится брать, что есть — Несогласный с этим берет улов И уходит в другую весь. Пустота заполняется так легко. Не словами, так обещаньем слов. Лист расправится, белый, как молоко. Чтобы каждый сказал: Я здесь. Дождь Шел по небу, гаркал кронам, Дымный след царапал громом, Ветер в пригоршне растил. Встал у дуба на колени, У потерянной сирени Кисти молнией крестил. Кто его увидел, к лету Забывали прежний возраст, Рассыпалась мишура. Крыши были по колено, И засматривался воздух, Как ликует мошкара. Голос молний, крик жонглера, Неразгаданные цифры, В клочья – письма на столе. Кто его увидел, скоро Стали клоунами в цирке И богами на земле. Кто его помянет всуе? Черный вздох опавших листьев, Беспечальная пора — И его во сне рисуют Мастера летучих линий И пророчеств мастера Дымный свет золу размажет — Молнией сверкнёт, помашет От соседнего моста — Там, где звался город бродом, Где в окне с его уходом Сократилась пустота. В день, когда на черепице Тем же ангелам не спится, Звезды меркнут под травой, Невесомый, небывалый, Входит дождь, большой, усталый, Вечный, с молнией живой. «Увидишь, как время легло…» Увидишь, как время легло, как карта, на стол, без труда — когда разобьется стекло, все будет уже – никогда, рассыплют невидимый кров, размечут; не двигайся, спи — и медные стыки ветров гремят, как набат, по степи. мы все измениться могли — и небу легко без смертей. где ястреба росчерк в пыли, добыча, и след от когтей? но небо утроило вес, и что нас сюда привело? — текучие стаи небес и крик, как стекло о стекло. не век вековать в дураках. ты знаешь, где дремлет беда — но время, как карта, в руках, и дремлют в степи города, и – петь, собирая в рукав все то, что на стол протекло — и медные стыки ветров, и жизнь, как стекло о стекло. «Стукнули ставни, времени ровно шесть…» Стукнули ставни, времени ровно шесть. Облако нарисовано карандашом. Канатоходец проснулся, нащупал шест – и, распрямившись, пошел, шатаясь, пошел. Небо сияет, открыто, над кромкой рва. Не сосчитать городов под твоей звездой. В поясе лета растет сухая трава. В поясе моря горит маяк над водой. Если оступишься – не соберешь костей. Все подражает природе, спящих губя. Мимо проносят вязанку сухих смертей, вот, говорят, это было вместо тебя. Скосят, как брата, огнем в стогу шевеля, Там уже не отмашешься, свой, не свой. Если бы был хоть кто-то ниже нуля, роста такого, что спрячется под травой… Слышишь, как ветер коснулся оконных рам Канатоходец проснулся, и сон его Будет потом ходить по чужим дворам, думать с другими, как вытащить хоть кого. Мало кто снова впустит меня под кров, Чтобы понять, о чем я тут говорю… Резко континентальный климат других дворов, Медленно расплываясь, движется к январю. |
