Потом наступил период «Тарзана», и Робин целое лето пробегал в одних трусиках из ткани «под леопарда», взбираясь на ветки деревьев парка и испуская грозный боевой клич. Для того чтобы сделать игру интереснее, Антония где-то достала настоящих львенка и слоненка и выпустила их в лес.

«Ты можешь повелевать ими, – объяснила она Робину, – и они будут тебя слушаться. Не забудь, что ты обладаешь даром понимать язык диких зверей».

Робин сразу же приступил к эксперименту. Как ни странно, животные действительно ему повиновались.

Теперь, воспроизводя все это в памяти, мальчик осознавал, что жил в настоящем раю. По крайней мере до того момента, как обнаружил на верхней полке библиотеки альбом с фотографиями. Почему ему взбрело в голову взобраться на верхнюю ступеньку медной стремянки, с которой становились доступны наиболее удаленные книги, он не знал. Что за бес подтолкнул его тогда к этому фолианту в синем кожаном переплете? Не увидел ли он однажды, как Антония прятала его там, уверенная, что за ней никто не наблюдает? Возможно. Так или иначе, альбом попал Робину в руки. Его заполняли десятки фотографий. Сначала Робину показалось, что на всех карточках изображен он, однако через мгновение стало ясно, что на них запечатлены два незнакомых мальчика. Два ребенка, удивительно на него похожие: те же белокурые волосы и голубые глаза, тот же тип красоты. Дети были сняты в позах, которые Робин много раз принимал перед фотоаппаратом Антонии. Вот они стоят в военной форме, до мельчайших деталей повторяющей принадлежавшую Робину, строят пирамиды, сражаются на озере с пиратами, изображают Тарзана в тех же леопардовых трусиках… Его обдало холодом. Оказывается, он был не единственным, а лишь одним из множества актеров, подхвативших роль, написанную для их знаменитого предшественника.

Впервые в жизни Робин ощутил уколы ревности. Соперников звали Уильям и Декстер, им в альбоме посвящались специальные разделы, в начале которых были проставлены даты их пребывания во дворце. В результате несложных подсчетов мальчик установил, что оно ограничивалось примерно восемью годами, и стал лихорадочно соображать, много ли времени прошло с тех пор, как он здесь появился, и сколько ему тогда было лет.

Неизвестность дальнейшей судьбы этих исчезнувших мальчиков, неожиданно вторгшихся в его жизнь, наполняла сердце Робина смутным беспокойством. Что же могло с ними произойти?

«Может быть, это мои старшие братья, убитые большевиками?» – часто спрашивал он себя.

Это вполне могло оказаться правдой. Антония никогда о них не упоминала из боязни причинить ему боль. Робин вспомнил, что она часто предупреждала об опасности, которая подстерегает его за стенами дворца, о врагах, жаждущих помешать осуществлению их планов. Неужели его ждет та же судьба? Удастся ли террористу проникнуть во дворец и расправиться с ним?

Сидя на покрытом ковром полу библиотеки и положив перед собой альбом, Робин считал и пересчитывал, пытаясь определить, какой срок имелся у него в запасе. Если он не ошибался в подсчетах, конец был близок. Вдруг в памяти всплыли десятки загадочных фраз, которыми порой обменивались родители. После страшной находки слова «оставшееся время» приобретали новый зловещий смысл. Вот чем могла объясняться печаль Антонии, ее отстраненность – ведь она дважды пережила это в прошлом. Она знала, что Робин обречён, он будет похищен так же, как Уильям и Декстер. Всех ее детей подстерегало проклятие, ждала периодически повторяющаяся злая судьба. Тщетно пыталась Антония убежать, скрыться за высокими стенами, каждый раз большевистские убийцы нападали на след и расправлялись с ее мальчиками. Теперь пришла очередь Робина, самого младшего из наследников.

Антония, убежденная в неотвратимости происходящего, в попытке хоть как-то защититься от невыносимых страданий, намеренно отдаляла себя от сына. Конечно, все было именно так.

Близкий к отчаянию Робин больше всего на свете хотел бы сейчас броситься в спасительные объятия Антонии, однако, устыдившись собственной слабости, решил вести себя, как подобает настоящему принцу. Он положил альбом на место и ни словом не обмолвился о своей находке.

В последующие дни ему было трудно оторвать взгляд от вершины стены, окружавшей дворец, где он каждую минуту мог увидеть нацеленное на него оружие убийцы в маске. Правда, позже – ведь Робин был еще слишком мал, чтобы долго оставаться с подобными мыслями, – он выбросил это из головы и стал жить как раньше. Иногда, лежа в своей кроватке, Робин вспоминал об умерших братьях, произносил их имена, но дальше дело не шло – им сразу овладевал безмятежный детский сон без кошмаров. Мальчик был слишком счастлив, чтобы дать возможность укорениться в нем отвратительному маленькому растению с черными листьями. Оно и не могло обрести почву: ребенок напоминал гладкое и прозрачное яйцо, выточенное из цельного куска хрусталя, и, уж конечно, Робин не знал, что отныне его счастье измерялось несколькими неделями.

Однажды, когда Робин бродил по берегу озера, его внимание привлек свист, доносившийся со стороны леса. Присмотревшись, за одним из деревьев он увидел Пако. На земле возле его ног валялась белая матерчатая сумка. На парне был странный костюм, которого он раньше никогда не носил.

– Кого ты изображаешь? Что это за форма? – спросил Робин.

– Идиот! – выругался тот. – Никакая это не форма, а обычная одежда, которая была на мне, до того как я здесь очутился. Там за стенами все такую носят.

Робин не мог сдержать гримасы отвращения: таким жалким, потрепанным и неопрятным показался ему наряд подростка, на редкость плохо сочетавшиеся детали костюма свидетельствовали о безнадежно дурном вкусе. Как можно в таком виде появляться на людях?

– Я сматываю удочки, – объявил Пако. – Перелезу через стену, и поминай как звали. Мне не нравится то, что здесь замышляют, от этого всего воняет за версту. У меня дурное предчувствие, дружище. Внутренний голос мне подсказывает, что сладкая жизнь закончилась как для меня, так и для тебя. Надеюсь, ты тоже не станешь тянуть резину, а соберешь свои манатки и пойдешь по моим следам.

Не позволяя страху завладеть собой, Робин весь напрягся: ему не нравились злобные искорки, то и дело вспыхивавшие в глазах его собеседника, и раздражал крайне неуважительный тон, с которым адресовал ему свою речь бывший паж.

– Ты так ничего и не понял? – раздался смешок Пако. – Все это время принц витал в облаках, никогда не спускаясь на землю. Не сообразил, что все здесь ненастоящее, все – от начала и до конца?

Робин уже собирался повернуться спиной к наглецу и убежать, но Пако схватил его за руку, не давая двинуться с места.

– Я тебя специально выслеживал, потому что не хотел удрать, не раскрыв тебе глаза, – произнес он. – Ведь ты удивлен, что я так хорошо говорю на твоем языке? Мне пришлось притворяться, что я знаю только испанский. Таково было условие при приеме на работу. Старик и старуха ни в какую не хотели, чтобы ты с нами общался.

– Кто ты? – пробормотал Робин. – Большевистский лазутчик? Террорист? Ты хочешь меня убить?

Пако расхохотался.

– Кончай нести чепуху, – сказал он. – Я мексиканец. Все, кто здесь работает: пажи, слуги, – мексиканцы. Мы нелегальные иммигранты, нелегалы, без зеленой карты. Вот почему Антония держит нас в руках: чуть что не так – мигом выдаст полиции. Она платит нам за то, что мы тебе прислуживаем, делаем вид, будто любим тебя и находим забавным все, что ты придумываешь, улыбаемся, веселимся. Но это сплошное притворство, ясно? Просто работа. На самом деле тебя все ненавидят.

– А как же твои родители?

– У меня нет родителей. Нас здесь не один десяток таких парней, бывших обитателей трущоб. Одни раньше торговали наркотиками, другие были чистильщиками обуви, третьи вырезали курительные трубки для придурков-иностранцев. Поиграть в пажей для нас все равно что взять отпуск. Ведь нас как бы и не существует. На территории Соединенных Штатов мы вроде привидений. Старик с седыми усами нанял нас сразу, как мы перешли границу. За эту работу хорошо платили, вот почему мы так долго терпели тебя, маленькая дрянь!