В присутствии медицинской сестры, оформлявшей прибытие Робина, Санди, чтобы не выдать себя, приложила максимум усилий, демонстрируя чисто профессиональное безразличие. Подписав нужные документы, она направилась в кабинет главврача – рыжего толстяка с большой лысиной.

«Ему неприятно мое появление, – сразу решила она, усаживаясь в кресло, на которое ей указали. – Во мне он видит прежде всего сыщика, который может критически взглянуть и на его деятельность. Он наверняка противник любых форм сотрудничества с полицией».

Первое впечатление ее не обмануло, а только усилилось в ходе встречи. Кевин Атазаров – так звали главврача – проявил сдержанность, граничившую с неприязнью, в отношении задачи, которую ставила перед собой Санди.

– Декстер у нас уже четыре года, – сообщил он, поморщившись. – Персонал отзывается о нем хорошо, он аккуратен, чистоплотен, вежлив, никогда ни с кем не скандалит и даже старается оказывать медсестрам мелкие услуги. Конечно, подросток замкнут в собственном мире, но он спокоен и не представляет опасности. Мы сделали все возможное, чтобы излечить его от той душевной травмы, которую он получил вместе с нежеланной свободой, но ничего не вышло.

– Я прочла в медицинской карте, что родители Декстера умерли, – заметила Санди.

– Верно, – подтвердил Атазаров, не скрывая досады. – Семья не выдержала удара. Родители, как это часто бывает при похищениях, не переставали обвинять друг друга в случившемся. Отец спился и погиб в результате несчастного случая на стройке, а мать, оставшись в одиночестве, покончила жизнь самоубийством. Декстер о них ничего не помнит. Когда мальчика похитили в торговом центре, ему было всего полгода. Подобрав ребенка на улице, полиция не придала значения его рассказам, и он все глубже погружался в шизоидный бред. В психиатрической больнице Декстер никогда не проявлял агрессивности. Типичное поведение: навязчивые состояния, кодированный бред, страсть к головоломкам.

– С признаками аутизма?

– Нет, подросток легко вступает в общение, но я повторяю: у него есть свои маленькие мании. Дежурная медсестра введет вас в курс дела. Тенденция к членовредительству, например. Это нормально.

– Декстер думает, что если родители его выгнали, то, следовательно, либо он их не достоин, либо совершил какой-нибудь дурной поступок, а значит, должен быть наказан… и, поскольку никто его не наказывает, он делает это сам.

– Правильно. Однако его жизни ничто не угрожает. У нас есть куда более серьезные случаи. В первые дни, когда мальчик здесь появился, у него наблюдались симптомы периодического полиморфного психоза. Вы не хуже меня знаете эту цепочку: периодические перепады настроения без достаточной мотивации, маниакально-депрессивные состояния. Он не мог спать, говорил с невероятной скоростью, словно под действием амфетамина. Все дни и ночи Декстер проводил за игрой в кубики или детский конструктор «Лего», беспрестанно собирая и разбирая один и тот же маленький домик. Суточный объем выделяемой им мочи мог быть помещен в книгу рекордов. Депрессия порой сопровождалась мышечными спазмами и нарушением двигательной функции, застыванием в однообразных позах. Мы вывели Декстера из кризиса, но с наступлением полового созревания у него стали проявляться признаки шизофрении юношеского типа. Бред подростка к тому времени еще находился в зачаточном состоянии. Правда, вот уже три года, как он приобрел классическую форму рассуждательства на фоне ритуальных действий, бесконечных проверок. На сегодняшний день система полностью замкнута, вы в этом убедитесь при первом же контакте с Декстером.

Санди выпрямилась в кресле и посмотрела в глаза Атазарову.

– Вы ведь не одобряете моего вмешательства, правда? – спросила она.

– Боюсь, это даст болезни новый импульс, – признался главврач. – Сейчас Декстер спокоен, состояние стабилизировалось. Ритуалы, которыми юноша себя окружил, придают гармонию его внутреннему миру. Он не агрессивен, не озлоблен. Я не хочу, чтобы вы расшевелили в нем старых демонов, которых больному теперь удается держать на поводке. Буду с вами до конца откровенен: Декстер не самая большая победа медицинской науки, но все-таки он на ногах и не стремится перерезать себе вены каждый раз, когда медсестра выпускает его из поля зрения на пять минут. По-моему, не так уж мало.

«Он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь, – подумала Санди. – При малейшей возможности будет вставлять мне палки в колеса».

Санди никогда не питала особых иллюзий насчет помощи коллег. По опыту она знала, что психоаналитики часто уподобляют себя скрипачам-виртуозам, которые никогда не одалживают свой инструмент из боязни, что менее одаренный артист сломает или испортит его неловким движением смычка. Тем не менее она поблагодарила Атазарова за беседу и пошла в детский корпус навестить Робина. Ей не терпелось убедиться, что мальчика устроили в отдельной комнате, а не поместили в гнетущую атмосферу общей палаты. Старшая медицинская сестра, некая Роуз Сандерман, сквозь приторную вежливость которой упорно пробивалось раздражение, провела Санди по детскому отделению.

– Не волнуйтесь, – со смешком произнесла Роуз в момент прощания, когда Санди уже стояла на пороге, – мы будем холить и лелеять ваше сокровище.

Просто шутливое замечание, однако Сандра Ди Каччо пришла в смятение. Неужели у нее все написано на лице и она ежеминутно себя выдает? Когда влажная трава коснулась ее ног, Санди вздрогнула и огляделась по сторонам. Впервые в жизни Санди стало не по себе в больничной обстановке… Вдруг пришло на ум такое сравнение: она – безбилетная пассажирка и ее вот-вот разоблачат.

«Я как сумасшедшая, собирающаяся сбежать, – думала Санди. – Сначала украла чью-то верхнюю одежду в раздевалке для медсестер, а сейчас направляюсь к выходу в одной ночной рубашке под чужим плащом».

Образ беглянки неотступно преследовал ее до тех пор, пока больничная ограда не осталась позади.

Безбилетница… Еду зайцем…

Быстро сев в машину, которую она взяла напрокат, Санди дрожащей рукой повернула ключ зажигания, как преступница, готовая выскользнуть из-под носа у охраны. Она нисколько не удивилась бы, если сейчас из ближайшего корпуса выбежал бы человек в белом халате с криками: «Держите ее, она вот-вот смоется!»

«Я слишком устала», – пришла к выводу Санди, встраиваясь в общий поток машин. Всем своим существом она ощущала мучительную пустоту, которая возникла в отсутствие Робина. Ей захотелось дотронуться до ладошки ребенка, провести пальцами по его волосам. Она понимала, что вряд ли Роуз Сандерман сумеет правильно за ним ухаживать.

Аппетита у Санди не было, и она сразу направилась в мотель. Приняв душ, легла на кровать, предварительно осушив целый стакан виски. Бог знает почему ей пришло в голову сунуть в чемодан недопитую бутылку «Старой индюшки».

Как только Санди закрывала глаза, перед мысленным взором сразу возникали мрачные картины разрытых захоронений. Трупов, к счастью, она не видела, но, однажды вернувшись в замок, чтобы получше осмотреть дом и представить жизнь в нем Робина, на зеленой лужайке заметила черные ямы, резкими пятнами выделявшиеся на нежной зелени травы. Санди поспешила отвернуться, но было поздно: зловещий образ успел запечатлеться на ее сетчатке. Неизгладимый образ.

Сам замок был лишь жалкой декорацией. Только глаза ребенка могли не заметить всей несуразности грубо раскрашенного строения, где все было состряпано из суррогатных материалов и подчинено единственной цели: создать иллюзию реальности. Даже мрамор был просто нарисован, что до «величественных» статуй, то хватило бы просто хорошего удара молотка, чтобы их разрушить. Обыкновенный гипс, скрывающий под собой болванку из папье-маше… Всюду виднелись следы мебели и картин, которые хозяева, наверное, прихватили с собой. Какой-нибудь стол «под старину» или дорогой сервант явно предназначались для того, чтобы сделать обстановку максимально правдоподобной, придать ей «роскошный» вид.

Тогда Санди вернулась, так и не обнаружив ничего, достойного внимания. Да и на что она надеялась? Агенты ФБР, конечно, все прочесали до нее мелкой гребенкой. Придя к себе, она достала диктофон и произнесла: «Обратить внимание на дома с индивидуальной архитектурой. У Биллингзли слабость к эксцентричным постройкам».