В руке у круглолицего, как дирижерская палочка, замер блестящий нож.

Обратив вопросительный правый глаз к вошедшему, другой, с приподнятой бровью, веселый, он еще устремлял на занятого варкой кофе товарища, произносившего как раз нечто вроде: "В Мантуе ее еще готовят так...".

Да, визит оказался совсем неуместным.

За уходящим вверх окном сиял на редкость солнечный день. Принявший стрельчатую форму золотой поток вливался в комнату, высвечивая ладные фигуры, в которые, благодаря бассейну, еще не внесли приметного изъяна нарождающиеся брюшки. В этих двоих, вызывая приятную зависть, все дышало молодым и уверенным счастьем. Радостно блестели разноцветные скрепки в чисто отмытой пепельнице-блюде на голове у обнаженного бронзового юноши. Изысканным пятном светился на кресле дивного кроя пиджак из необыкновенной ткани, весь словно осыпанный серебристой пыльцой. А на груди у стриженого вспыхнула попавшая при случайном движении в солнечную струйку и не успела погаснуть золотая литера на синей полоске галстука. Из множества живописных мелочей складывалась столь завершенная картина, что ее немыслимо было нарушить.

И приготовленный вопрос сам собой, как усыпленный эфиром мотылек, угас на губах вошедшего было посетителя.

Который год он стоит, оправленный в дубовую дверную раму, левой рукой держась за бронзовую шишечку, с белым листком анкеты в коричневых от кислоты и курева пальцах правой.

У чугунного подъезда сверкает, ожидая седока, темно-зеленый пучеглазый автомобильчик.

А внутри особняка, в озаренной золотым эфиром комнате, зависла над столом загорелая размашистая рука, сжимающая нож с мельхиоровой ручкой. Остывает на доске спаржа, замерли, обернувшись навстречу друг дружке, раскосивший глаза стриженый крепыш и тот, в пенсне, успевая лишь иногда отлучиться в особенно заманчивую командировку. Пахнет кофе, сияет лунной пылью чудесный пиджак, и не гаснет золотая литера в галстуке.

А может, это и не они уже, а их дети...