Впрочем, Саймон не считал их за людей, памятуя о пираньях и досках, к которым они прибивали пленников.

* * *

КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК

На этот раз они собрались не в беседке, повисшей над краем пропасти с огненным фонтаном, а в обширном зале, с бойницами у потолка, с высокими окнами и застекленными дверьми, которые выходили на галерею - она тянулась от башни к башне вдоль всего второго этажа. Начался ноябрь, последний весенний месяц, и в полуденные часы на воздухе ; было уже слишком знойно; солнце расплавленным огненным шаром висело над океанскими водами, и легкий бриз, задувавший с моря, не умерял жары. Но здесь, в просторном зале, под защитой массивных каменных стен, царила приятная прохлада.

В западной части комнаты располагался стол - большой, овальный, выточенный из черного дерева, с несколькими креслами, обтянутыми крокодильей кожей. Количество кресел менялось; случались спокойные времена, когда их было (Десять или девять, но в периоды смуты и резни вполне хватало четырех. Кланы воевали меж собой, заключали и разрывали союзы, атаковали и отступали, побеждали и терпели поражения, и все это сказывалось на креслах у овального стола; в них могли восседать лишь победители и владыки. Сейчас кресел было семь, но дело шло к тому, что в ближайший месяц их число сократится до полудюжины.

Четыре сиденья пустовали. Дон Хосе-Иосиф Трясунчик считался почти покойником и звать его в этот зал не было ни малейшего резона; дон Эйсебио Пименталь, предводитель "черных клинков", редко покидал фамильную резиденцию в Разломе, не появляясь в Рио месяцами; дон Монтальван Большой Палец являлся фигурой незначительной, и с его мнением не стоило считаться - "Длинные плащи" были самыми слабыми в семерке правящих бандеро. Что касается Хорхе-Георгия Диаса по кличке Смотритель, возглавлявшего крокодильеров, то он, наоборот, был слишком силен, слишком прямолинеен, груб и напорист в своем стремлении к единоличной власти, так что на кулуарные сборища триумвирата его, как правило, не приглашали. Собственно, смысл союзных обязательств между "штыками", смоленскими и дерибасовскими в том и состоял, чтобы притормозить излишне шустрого Хорхе-Георгия, поэтому на их совещаниях он был безусловно персоной нон грата.

- Приступим, судари мои? - старый Хайме-Яков Трубецкой, задрав ястребиный нос, оглядел тянувшиеся у потолка бойницы. В них что-то поблескивало, но ненавязчиво и едва заметно: качки-телохранители смоленских были вышколены на совесть.

- Приступим. - Дон Грегорио Сильвестров, обменявшись взглядом с Алексом, зашелестел разложенными на столе бумагами. - Что на сегодня, Хайме?

-Трясунчик, сокол мой, Трясунчик. Кажется, он еще жив?

- Еще жив. Жив, пока я не выбрал отстрельщиков. Но о Трясунчике - после, дон Грегорио по прозвищу Живодер небрежно махнул рукой. - Поговорим о Харбохе.

- О Харбохе? А что такого случилось в Харбохе? - Протез старика лязгнул, когда он откинулся на спинку кресла. - По моим сведениям, кондор-генерал Луис припек задницу гаучо, затем, как приказано, отошел и уже находится в центральных провинциях - со всеми своими людьми, лошадьми, пленниками и с бочкой пульки для нашего дона Алекса. Харбоху он проследовал без остановок.

- Он-то проследовал, - откликнулся дон смоленских, разглядывая лежавшие на столе бумаги, - а вот крокодильеры задержались. Погуляли в Харбохе. Еще погрелись у костров... Большие костры получились, Хайме! Из Сан-Ефросиньи видать.

- Ну так что же? Харбоха - их епархия, Сильвер. Их и Трясунчика, хотят жгут, хотят - милуют... Нам-то убытка никакого! Мост цел, "штыки" переправились без потерь, дон-протектор отсиделся в Форту, а все остальное, в сущности, мелочи.

- Мелочи, - мрачно согласился Грегорио, не отрывая глаз от стола. - Склады сгорели, сотня "торпед" пошла кайманам на корм, все кабаки разгромлены, но ты, Хайме, прав - об этом пусть голова болит у Трясунчика и Монталь-вана. Мелочи! Есть, правда, одна странность...

Старый Хайме приподнялся, будто желая заглянуть в бумаги и полюбопытствовать насчет упомянутой странности, но тут скрипнула дверь, свежий ветер пошевелил листы, и в комнате появилась девушка. Она проскользнула с галереи; чудилось, что кожа ее еще источает солнечный жар, а пряди светлых волос подобны золотым протуберанцам. Она была очень красива - стройная, длинноногая, с высокой грудью и правильными точеными чертами.

При виде ее Алекс по прозвищу Анаконда жадно сглотнул и улыбнулся, а надменное лицо дона Грегорио смягчилось.

- Что, Пакита? - произнес он, оторвавшись от своих бумаг.

- Приказать, чтоб подали вина, отец? - Голос девушки, низкий и томный, звучал чарующе, но в серых глазах стыли холодные льдинки. Казалось, она не замечает улыбок и взглядов Алекса; во всяком случае, подаренный ему ответный взор был суров и в будущем не сулил главе Военного департамента ничего приятного. Взвешен, измерен и куплен, читалось в ее глазах; возможно, продан и предан, и уж, во всяком случае, не любим.

- Пусть принесут белого из Херсус-дель-Плата, - распорядился дон смоленских и после паузы прибавил: - Мы скоро закончим, Пакита, и ты сможешь поболтать с Алексом. Поболтать! - Изобразив усмешку, он покачал длинным костистым пальцем. - Эти "штыки" бывают так нетерпеливы... Не позволяй ему раньше времени лезть под юбку, девочка.

- А если выше? - пробормотал Алекс, посматривая на полные груди девушки. Когда Пакита, передернув плечами, направилась к двери, он облизнул губы, а старый Хайме язвительно скривился. Что до дона Грегорио, то тот промолчал и не произнес ни слова, пока служитель в синем расставлял бокалы и наливал вино.

- Так вот, о странностях... - Дон смоленских потянулся к шкатулке с сигарами, потом, будто раздумав, отдернул руку. - В Харбохе погибли бойцы и "шестерки" Трясунчика, общим числом под сотню; еще - немерено портовой швали и двадцать шесть крокодильеров. Кто угодил к "торпедам" под нож, кто утонул или сгорел на угольных складах. Но девятнадцать были убиты в борделе - есть там такой, у гавани, собственность Монтальвана. При нем - мытарь... Так, мелкота, он же - вышибала: следит, чтобы клиенты не надували потаскух. Его допросили. Мои люди. Допросили с пристрастием! - Дон Грегорио стиснул пальцы в кулак, словно душил кого-то невидимого, жалкого. - Упрямый, подонок. Однако сознался, что крокодильеров прибил какой-то тип, заночевавший в борделе. Чуть ли не в одиночку! С ним, правда, были еще трое, а может, четверо. Все - с Пустоши. И среди них, - дон Грегорио зашелестел бумагами, - некий Кобелино, знакомец мытаря, из бывших монтальвановских "шестерок". Этот шепнул приятелю, что обзавелся новым хозяином, и что хозяин его, брат Рикардо, - великий боец: пришиб в Пустоши всех огибаловских отморозков. Это вам ничего не напоминает?