- Не стоит. Слишком уж звероватые, а Хосе-Иосиф все-таки дон... Пусть отойдет пристойно, с миром.
Девушка на пляже присела, широко расставив колени, и Алекс, глава Военного департамента по прозвищу Анаконда, судорожно сглотнул.
- Хороша кобылка? - Дон Грегорио изобразил улыбку. - Не терпится, а?
- Стерплю. Недолго осталось. - Алекс побагровел и, желая замять неловкость, тоже оскалился в усмешке. - На такой кобылке только и гарцевать в пампасах за мостом или в Пустоши... Лихое место эта Пустошь, опасное - без резвого коня! Одни изгои да ранчеро... А еще, доносят, сумасшедший поп в Дурасе объявился - божий человек, а трех диких пришиб. Разом!
- Выходит, судари мои, я их не зря прикармливаю, попов-то, - заметил дон Хайме. Потом спросил - правда, без особого интереса: - А дикие чьи?
- Из шайки местных отморозков. Под Огибаловым ходят. Был такой сборщик-мытарь у "плащей", брал налог за пульку... Не донес хозяину песюков, вот Монтальван его и выгнал.
- Зря выгнал, - произнес дон Грегорио, поджав губы. - Я бы бросил ублюдка кайманам. Или подвесил над муравейником - за ребро да на крюк!
Глава 3
- Во имя Отца, Сына и Святого Духа нарекаю тебя Николаем-Никколо!
Саймон перекрестил младенца и сунул его в руки матери. Паренек попался спокойный; не пискнул, не вякнул, а лишь таращил круглые глазенки - черные, как у Поли-Пакиты, внучатой племянницы старосты Семибратова. А вот волосики были у него точно редкий светлый лен - в отца, Ивана-Хуана, который приходился Семибратову троюродным племянником и тезкой. Все жители деревни состояли в ближнем и дальнем родстве, но брачные связи меж ними не приводили к вырождению - тут сказывался приток иной крови, афро-американской. Семибратовка - семь крепких усадеб-фазенд вдоль широкой улицы - стояла на своем месте без малого два столетия, со времен Большого Передела, и за этот срок приняла многих чужаков, белых, черных, бронзовых и шоколадных. Пришлецы женились и тут же делались чьими-то свояками либо зятьями; ну а дети их были уже кровь от крови семибратовскими.
А что касается названия деревни, то оно пошло от семи братьев или дружбанов, поселившихся тут вскоре после исхода. Не того Великого, когда миллиарды землян переселились к звездам, а исхода-бегства, произошедшего лет через двадцать после братоубийственной свары меж громадянами и Русской Дружиной. Ее подробностей Саймон еще не выведал, но результат был налицо: тысячи беженцев с Украины, преодолев океан, колонизировали Америку. Разумеется, Южную; Северная, если не считать остатков Канады, была перепахана кратерами и пребывала в запустении. Нынче же, по словам всезнайки Майкла-Мигеля, в ФРБ и ее Протекторатах, Канадском, Чилийском, Парагвайском и Уругвайском, проживало двадцать миллионов, да еще тысяч пятьсот обосновались в Кубинском Княжестве, территории хоть автономной, но состоявшей в союзе с бразильцами.
Не с бразильцами - с бразильянами, поправился Саймон. Бразильцы обитали на Южмерике, в тридцати трех парсеках от Старой Земли, а народ, пришедший им на смену, назывался бразильянским. Правда, кое-кто, подчеркивая происхождение от чернокожих предков, говорил: я - бразилец! - и добавлял пару полузабытых ругательств на португальском. Но таких гордецов и снобов в Семибратовке не водилось, как и во всех окрестных селениях - в Марфином Углу, Колдобинах, Чапарале и Волосатом Локте.
Малыш Николай-Никколо улыбнулся Саймону беззубым ртом - уже с рук старосты Семибратова, крепкого мужика за шестьдесят, с окладистой пегой бородой.
- Хорошего парня Полюшка выродила, - пробасил он, стиснув толстыми пальцами рукоять мачете. - И ты, брат-батюшка Рикардо, хорошее имя ему придумал, крепкое. Колян! Будет пока что Колян, а возрастет да войдет в мужицкую силу, и прозвищем разживется. Так, батюшка?
Саймон молча кивнул. Народ, побольше сотни человек, присутствовавших на обряде, едва ли не все обитатели Семибратовки, потянулся из храма на улицу, шаркая по деревянным полам сандалиями и сапогами. Парни и мужчины были вооружены, и лишь местный учитель, Майкл-Мигель! Гилмор, являлся исключением; он насилия не признавал и не любил оружия. В церкви остались несколько женщин навести порядок да разобраться с церковным имуществом, а заодно проверить, не надо ли чего брату-батюшке - сготовить или постирать. Коттедж Саймона в Грин Ривер состоял на попечении роботов, и он не привык к такой заботливости, имевшей, как все на свете, хорошую и дурную сторону. За ним ухаживали, его поили и кормили и даже преклонялись перед ним - как перед священником и человеком, который владеет тайной боевого мастерства, - и это было совсем неплохо; однако множество глаз и услужливых рук - не лучшее обстоятельство сохранения чего-нибудь в тайне. В конце концов он сжег свою одежду, а драгоценный маяк и остальное имущество спрятал под алтарем со священными дарами. Туда его прихожанки не лезли, боясь совершить святотатство.
К нему протолкался Мигель. Рубаха его была распахнута, и Саймон видел рубцы шрамов, сизые на темной коже, - шесть длинных отметин бича, пересекавших живот и грудь. Еще шесть красовались у Гилмора на спине.
- Мои поздравления, брат Рикардо. - Голос Мигеля был глубоким, звучным, хоть сам он не мог похвастать богатырской статью. - Первый младенец, коего вы окрестили...
Правда, свершенный вами обряд показался мне несколько странным.
"Еще бы!" - подумалось Саймону. Службу он правил по детским своим воспоминаниям о церквах православного Смоленска, но хоть память его была отменной, кое-что в ней перепуталось. Его родичи с отцовской стороны были мормонами, и сестра Саймона-старшего, богомольная тетушка Флоренс, таскала Дика в молельный дом, где служили совсем иначе, чем у православных, - без всякой пышности, по-деловому строго, но истово. "Похоже, - у Саймона мелькнула крамольная мысль, - мне предстоит объединить две ветви христианства".
- Ты, Мигель, не бухти, - молвил тем временем староста Семибратов, оттесняя учителя. - Все прошло лучше некуда, раскудрить твою мать! Главное, у брата-батюшки руки крепкие, не трясутся, а вот отец Яков и тверезым дите в купели утопит. - Он взял Саймона под локоток и подтолкнул к выходу. - Иди-ка ты, брат-батюшка, скидывай свою ряску, облачайся в мирское, и пойдем попразднуем нашего Коляна. Столы чай ждут!