Фрагментированность Северного Кавказа, обособленность его субъектов хорошо видна и при сопоставлении религиозной ситуации в них, прежде всего — ситуации в местном исламе. Здесь можно найти, например, регион, где в мусульманской среде имеются два примерно равных по влиянию течения (салафизм и суфизм в Дагестане); регион, где Духовное управление мусульман, имеющее ограниченное влияние, в союзе с силовиками противостоит экстремистским течениям (Кабардино-Балкария); регион, где под эгидой Духовного управления объединены мусульманские сообщества различного толка (Карачаево-Черкесия). Координационный совет муфтиев Северного Кавказа — структура, созданная в 1998 году, функционирует в основном только как консультативный орган, не вмешивающийся во внутренние дела мусульманских сообществ в республиках. Роль Координационного совета также снизилась после того, как в апреле 2012 года Духовное управление мусульман Чечни покинуло его ряды.

Еще одно проявление крайней раздробленности сегодняшнего Северного Кавказа — отсутствие единого информационного поля. В последние десять лет не появилось ни одного успешного СМИ, которое было бы ориентировано на общекавказскую аудиторию, — при активном росте интернет-ресурсов и газет внутри регионов. По-видимому, «объединительные» СМИ такого рода просто не востребованы. Точно так же не стал объединителем проект туристического кластера на Северном Кавказе, выдвинутый в 2010 году по инициативе полномочного представителя президента РФ в СКФО Александра Хлопонина и поддержанный на высшем федеральном уровне. По состоянию на первую половину 2012 года, было уже совершенно ясно, что в разных северокавказских республиках этот проект имеет разные перспективы. Так, в Карачаево-Черкесии началась его реализация (курорт Архыз). В Кабардино-Балкарии идет подготовка к строительству новых объектов в Приэльбрусье, включающая не всегда простые консультации с местным населением по земельным вопросам. Что же касается, например, Дагестана, то там осуществимость курортных проектов по-прежнему вызывает очень серьезные сомнения из-за оперативной обстановки в регионе. Слабость связей между большинством северокавказских республик подтверждается и низким миграционным оборотом между ними. Например, по официальной статистике, число лиц, прибывших из Дагестана в любую другую республику СКФО (кроме Чечни) или из любой из этих республик в Дагестан, в 2010 году не превышала ста человек, что на два порядка ниже уровня миграции между Дагестаном и многими регионами русского Юга, Центральной России и Сибири.

Такая внутренняя раздробленность делает Северный Кавказ крайне уязвимым в качестве форпоста России. Возникает существенное противоречие: в геополитическом отношении Северокавказский регион — это единый территориальный узел, прочные позиции на котором могут дать России козырь в будущей борьбе за передел сфер влияния на Большом Кавказе и вокруг него, а во внутриполитическом отношении Северный Кавказ — это множество республик, расположенных компактно по отношению друг к другу, но имеющих друг с другом мало общего, кроме границ.

На протяжении 1990-х годов Северный Кавказ (вне известной истории двух войн в Чечне) был известен как территория с сильными межэтническими противоречиями, которые либо выливались в силовое противостояние (конфликт в Пригородном районе в октябре — ноябре 1992 года), либо удерживались на его грани благодаря активной деятельности государственных или негосударственных посредников (конфликт в Новолакском районе Дагестана в 1991–1993 годах; противостояние власти и этнических общественных организаций в Кабардино-Балкарии в 1992–1993 годах; конфликт в ходе выборов главы Карачаево-Черкесии в 1999 году). Общей чертой всех этих конфликтов является то, что они касались либо территориальных претензий одного региона к другому, либо борьбы за власть в отдельном регионе.

По прошествии 2000-х годов на Северном Кавказе практически не осталось конфликтных узлов, которые касались бы указанных вопросов и при этом были бы связаны с межэтническими отношениями. В частности, крайне искусственной выглядит идея «национального распределения» постов в регионах Северного Кавказа, регулярно муссируемая в федеральных СМИ. Вопреки их утверждениям, массовые протесты по поводу тех или иных кадровых назначений в северокавказских регионах в последние годы не были этническими. Последний раз тема национальности назначенца на высокий пост в республиках в СКФО звучала, по-видимому, в ноябре 2008 года, когда черкесское общественное движение Карачаево-Черкесии «Адыгэ-Хасэ» приняло заявление, в котором выражалось недовольство по поводу назначенца на должность председателя правительства региона. Однако каких-либо массовых акций в поддержку этой протестной позиции засвидетельствовано не было.

Реальная угроза для межэтнических отношений на сегодняшнем Северном Кавказе исходит из совершенно других сфер и напрямую связана не столько с региональной политикой, сколько с хозяйственными вопросами. В качестве примера кратко рассмотрим ситуацию в Дагестане. Начиная с 1920-х годов, а особенно интенсивно — с 1950-х годов, в этой республике шло переселение горцев на равнину, как плановое, так и стихийное. В сельской местности в административном плане это переселение делилось на два потока. С одной стороны, представители горских народов переселялись в села, входящие в состав равнинных районов, — как населенные до этого другими этносами, так и основывавшиеся переселенцами. С другой стороны, горские хозяйства в советское время получали на равнине в пользование значительные площади сельскохозяйственных земель, на которых стихийно возникали поселения горцев.

В постсоветское время республиканским законом от 1996 года эти площади получили статус земель отгонного животноводства и предоставляются в аренду сельхозпредприятиям, зарегистрированным в горных районах; их размер превышает 1,2 млн га.

В последние годы земельные конфликты возникали как вокруг горских сел, входящих в состав равнинных районов, так и на землях отгонного животноводства. Во многих конфликтах подобного рода стороне, противостоящей переселенцам с гор, оказывают помощь общественные организации, выступающие от имени одного из основных народов дагестанской равнины — кумыков. В апреле 2012 года кумыкские активисты разбили палаточный лагерь в северном пригороде Махачкалы — местечке Караман. Лагерь был организован на земле, на которую претендуют три кумыкских поселка, находящихся в черте Махачкалы, однако протестная акция явно вышла за рамки этого конкретного конфликта, объединив кумыкских этнических активистов из разных частей Дагестана.

Данный пример иллюстрирует, как этническая консолидация на сегодняшнем Северном Кавказе может идти «снизу вверх», отлокальных конфликтов — к объединениям регионального масштаба. Во многом неясным остается вопрос о том, кто сможет воспользоваться плодами такого объединения. Здесь возможны два сценария, не исключающие один другого. Во-первых, общественники, оказавшиеся «на гребне» протестиых выступлений, могут использовать эту свою позицию в интересах каких-либо политических игроков внутри Дагестана. Во-вторых, этническая консолидация кумыков, тюркского народа, может получить зарубежную поддержку. Сейчас нет свидетельств того, чтобы кто-либо пытался сделать реальным второй сценарий. Однако исключать его полностью не следует ни при каких обстоятельствах.

Реальная роль ислама на сегодняшнем Северном Кавказе — предмет значительных спекуляций и медийных преувеличений.

Вопреки распространенной в СМИ точке зрения, даже в восточной части Северного Кавказа, в целом более исламизированной, чем западная, говорить о «торжестве шариата» и тотальной замене им российских законов не приходится. Исламские нормы действуют наряду со светскими в довольно ограниченных сферах — прежде всего в семейных отношениях, при урегулировании бытовых конфликтов (например, связанных с ДТП) и проч. В вопросах собственности частые обращения жителей к исламским судьям (кадиям) не отменяют российскую юрисдикцию: например, в Дагестане, как и в других регионах России, сейчас идет процесс государственной регистрации прав граждан на землю. «Подстраивание» практики светских учреждений под исламские нормы — также скорее декларируемый, чем реальный процесс. Например, по нашим наблюдениям, в Дагестане, в том числе в сельской местности, в большинстве общеобразовательных школ не введено раздельное обучение мальчиков и девочек. Существенными могут быть и различия по «бытовому» влиянию ислама внутри одного и того же региона. Интересны в этой связи данные Территориального органа Росстата РФ в Дагестане за 2010 год: доля детей, родившихся в том году у женщин, не состоящих в зарегистрированном браке, по разным городам и районам Дагестана варьировалась от 35 % до 2 %. Высокий процент, по мнению многих демографов, означает большое количество браков, регистрируемых только по исламскому обряду. Очевидно, есть районы, где это почти норма, а есть районы, где все иначе. К этому необходимо прибавить, что в СМИ Дагестана идет регулярная и довольно жесткая полемика между сторонниками и противниками роста роли ислама в обществе.