— Ричи, у тебя есть пистолет?

Улыбка на его лице дрогнула и исчезла. На меня снова смотрел холодный делец. Ледяной взгляд кольнул меня, словно иголкой. Рот сжался в тонкую полоску и неохотно выцедил отрывистые слова:

— Есть. «Магнум». Последней модели. А что?

— Да так, — с деланным равнодушием отозвался я, внутренне содрогаясь, извини, Ричи, все в порядке, до завтра!

И я шутливо отсалютовал бутылкой с пивом. Ричи криво усмехнулся и, развернувшись на каблуках, вышел из бара. Я же подумал, что ни за какие деньги не повернусь спиной к своему агенту, если в его руке будет пистолет. Пусть даже игрушечный.

Вечер я решил провести в баре. Ричи прав. Пора уже бросить все эти дурацкие размышления о смысле жизни. Надо просто жить. Зарабатывать деньги, в конце концов. Придя к такому решению, я клятвенно пообещал себе, что буду записывать все, что попросит Ричи. Или хотя бы попытаюсь это делать.

Я вышел из дома, когда летнее солнце уже садилось. Но было еще светло. Привычно поправил «вампира» на поясе. Пусть записывает, может, потом пригодится. Порадую своего агента. На улицах было людно. Позвякивая мелочью в кармане, я направился к остановке городского транспорта.

Ну не обзавелся я еще машиной. Хотя деньги есть.

Просто не нужна мне она… Я окинул взглядом улицу. По асфальту катил непрерывный поток электромобилей. А я ведь застал еще то время, когда железные коробки на колесах жутко дымили.

Мимо прошелестел «седан» последней модели.

Нежно-салатовый. Нет, все-таки надо купить машину, завести подругу блондинку под метр восемьдесят — и наслаждаться жизнью. Вот только не утрачу ли я тогда свою ценность? Ведь главное в моей профессии — именно чувствовать.

Переживать. Терзаться. Только тогда ты представляешь интерес для кинокомпаний. А, гори оно все огнем!

Я забрался в городской кар и уселся около окна.

Через три остановки вылез и нырнул в узкий переулок. В этом баре я был всего несколько раз, но дорогу сюда помнил хорошо. Очень своеобразная забегаловка. Здесь собираются в основном сенсетивы. Тут не услышишь дружеской беседы и разговоров о работе. Мы просто молча пьем пиво, равнодушно глазея друг на друга. Иногда сюда забредают и обычные компании, привлеченные тишиной. Тогда нам, завсегдатаям, становится легче. И одновременно тяжелее. Мы видим, что есть нормальная жизнь. В которой не сходят с ума около тридцати.

Я толкнул двери из темного стекла с надписью «Созвездье», и внутри звякнул колокольчик. Мне очень нравятся эти колокольчики у входа. У них такой нежный и приятный звук! Я улыбнулся и, спустившись по лестнице, вошел в зал. Полумрак, тишина, клубы табачного дыма вокруг столов.

Кажется, это последний бар в городе, где можно курить в зале. В остальных либо запрещено вообще, либо выделены специальные комнаты-курилки. Но тут — можно.

Я подошел к стойке и поздоровался с барменом.

Тот по-приятельски кивнул мне в ответ. Я заказал пиво — свой любимый огнетушитель и сигару Пофорсим сегодня. Заняв свободный столик, сделал первый большой глоток. Потом, поставив кружку на стол, раскурил сигару и откинулся на спинку деревянного стула.

Где-то я слышал, что чем больше человек думает, размышляет, тем больше у него неприятностей.

По-моему, так оно и есть. Но как можно вовсе не думать? Можно отвлечься, забыться, но только на время. Делать какую-нибудь грубую механическую работу. Заниматься спортом. Выпивать. Смотреть идиотское видео. Но они все равно возвращаются.

Мысли. Думы. Терзания. Как плохо быть сенсетивом. Чувствующим… Порой мне кажется, что я бы дорого дал за то, чтобы стать обычным человеком. Работягой, который, отпахав день, покупает пиво, приходит домой, съедает свой ужин и тупо смотрит вечерние боевики и ночные страшилки. Он сидит на диване в стоптанных тапках, наливается пивом и ни о чем не думает. И он счастлив! Разумеется, на свой манер. Но я уже не могу измениться. Не сумею стать другим. Да и захочу ли?..

Поморщившись, я постарался выбросить из головы эти мысли. Допив пиво, я кивнул официанту и поднял пустую кружку. Что означало — повторить… Стряхнув с новой порции хлопья белого пепла, я откинулся и осмотрел зал.

Некоторых посетителей я узнал — встречался с ними на записях, но близко знаком не был. Вот эту компанию тоже знаю. Веселые ребята, обычно работают в молодежных комедиях. Один из них поймал мой взгляд и, улыбнувшись, поднял кружку.

Я повторил его жест… Интересно, а какие мысли у них? Быть вечным шутом тоже нелегко.

— Можно с вами?

Я удивленно обернулся. Завсегдатаи этого бара обычно садились по одному, и каждый такой столик считался занятым, если в зале оставапись свободные. А таковые были. Значит, ищет компанию. Я всмотрелся в незнакомца. Высокий человек в строгом костюме, лица в темноте не разобрать. Неужели обычный парень, не сенсетив?

— Да, конечно, — растерянно сказал я.

Мужчина кивнул и уселся на свободный стул. Ого!

Да это черный парень. Афро-европеец, как принято говорить. На вид ему за тридцать. Впрочем, аккуратная черная бородка делала его старше.

Подавив любопытство, я отвернулся. Тем временем официант принес моему соседу пиво. Опорожнив полкружки, незнакомец развернулся на стуле, оглядывая зал. Невольно скосив таза, я заметил характерную выпуклость под пиджаком. «Вампир».

Э, да это свой! Неожиданно он обернулся и посмотрел на меня.

— Ник. Меня зовут Ник, — сказал он.

— Генрих, — представился я.

— Твое здоровье, Генрих! — Только тут я заметил, что мой новый знакомый был навеселе.

— Твое здоровье, Ник. — Мы оба приложились к кружкам.

— Как жизнь, брат? — спросил Ник. Он тоже заметил «вампира» у меня под пиджаком.

— Идет понемногу, — отозвался я. Почему бы не поговорить с человеком? Мы не такие буки, как считают газетные писаки. Просто одиночество мы предпочитаем.

— Это хорошо. — Ник сделал паузу и вдруг спросил: — Послушай, парень, а тебе никогда не хотелось снять шлем?

— Что? — удивился я.

— Содрать с головы эту пакостную железку, чтобы вынырнуть из этой долбанной жизни?

Тут я его узнал. Он так эмоционально выругался, что я его почувствовал. Это был Николай О'Нил.

Сын русской эмигрантки и чернокожего ирландца.

(Да, и такое бывает!) Довольно известный актер.

В основном занят в боевиках, в которых очень мало крови. Я никогда его не видел раньше, но смотрел несколько фильмов, где он работал с главным персонажем.

— Нет, Николай, — я покачал головой, — эта жизнь не настолько погана.

— Мы знакомы?

— Нет. Но я просмотрел пару твоих работ.

— Узнал, значит, — О'Нил махнул официанту. — Тебе какого?

— На твой вкус, — отозвался я. Отказаться — значит обидеть… Ник О'Нил быстро хмелел.

— Посмотри кругом, — говорил он, обводя рукой зал, — на самом деле ты лежишь сейчас привязанный к креслу, а проклятые режиссеры сосут из тебя твои чувства.

— Ник, у тебя был трудный день?

— Нет, у меня чертовски трудная вся жизнь.

Он достал из кармана пачку «данхилла» и закурил.

Я молчал. Пусть человек выговорится. Сейчас он даже не слушает то, что я отвечаю. Он живет в своем мире. Такое бывает и со мной.

— …А ведь эта траханная жизнь на самом деле просто фильм. Представь парень, что сейчас раздастся крик: «Запись»! И с тебя сдерут шлем.

И окажется, что ты давно псих, лежишь в дурдоме, а режиссеры делают запись твоих последних впечатлений.

— Брось, Ник, это не запись. Она такой чистой не бывает, — попытался отшутиться я. Николай засмеялся.

— Брат, не думай, что я сошел с ума. Не надо меня жалеть. Просто и тебе однажды очень захочется снять шлем. И оказаться зрителем, а не актером. Чтобы у тебя была совсем другая жизнь.

А шлем можно было в любой момент откинуть в сторону У меня защемило сердце. Черт! Вот поэтому мы и стараемся не общаться с себе подобными. Каждому вполне хватает своих проблем. Слушать о чужих — перебор.