"На протяжении истории русского революционного движения черты народолюбия, присущие многим русским революционным интеллигентам, чья кротость и готовность идти на муки не имеет, кажется, себе равных со времен древнего христианства, смешались с чертами противоположными, но также присущими многим русским революционерам-преобразователям, - презрением и неумолимостью к человеческому страданию, преклонением перед абстрактным принципом, решимостью истреблять не только врагов, но и своих товарищей по делу, едва они хоть в чем-нибудь отойдут от понимания этих абстрактных принципов. Сектантская целеустремленность, готовность подавить живую сегодняшнюю свободу ради свободы измышленной, нарушить житейские принципы морали ради принципа грядущего давали о себе знать и проявились в характере Пестеля, и в характере Бакунина и Нечаева, и в некоторых высказываниях и поступках народовольцев. Суть подобных людей - в фанатичной вере.
Ленин в споре не искал истины, он искал победы. Ему во что бы то ни стало надо было победить, и для победы хороши были многие средства. Здесь хороши были и внезапная подножка, и символическая пощечина, и символический условный ошеломляющий удар по кумполу. Русская революция для него не была русской свободой. Но власть, к которой он так страстно стремился, была нужна не ему лично.
Вот здесь проявляется одна из особенностей Ленина: сложность характера, рожденная из простоты характера. Для того чтобы с такой мощью жаждать власти, надо обладать огромным политическим честолюбием, огромным властолюбием. Черты эти грубы и просты. Но ведь этот политический честолюбец, способный на все в своем стремлении к власти, был лично необычайно скромен, власть он завоевывал не для себя. Тут кончается простота и начинается сложность".
С характеристикой, данной В. Гроссманом Ленину, во многом перекликается характеристика, принадлежащая Н. Бердяеву в его книге "Истоки и смысл русского коммунизма":
"...Ленин не теоретик марксизма, а теоретик революции... Он интересовался лишь одной темой, которая менее всего интересовала русских революционеров, темой о захвате власти, о стяжении для этого сил. Поэтому он и победил. Он один заранее, задолго до революции думал о том, что будет, когда власть будет завоевана, как организовать власть. Ленин империалист, а не анархист. Все мышление его было империалистическим, деспотическим. С этим связана прямолинейность, узость его миросозерцания, сосредоточенность на одном, бедность и аскетичность мысли, элементарность лозунгов, обращенных к воле. Тип культуры Ленина был невысокий, многое ему было недоступно и не известно... Он много читал, много учился, но у него не было обширных знаний, не было большой умственной культуры. Он приобретал знания для определенной цели, для борьбы и действия... Он всю жизнь боролся за целостность и последовательность в борьбе, она невозможна без целостности догматического вероисповедания, без ортодоксии... Добро было для него все, что служит революции, зло - что ей мешает. Революционность Ленина имела моральный источник, он не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации. Но став одержимым максималистической революционной идеей, он в конце концов потерял непосредственное отношение к живым людям, допускал обман, ложь, насилие, жестокость. Ленин не был дурным человеком, в нем было много хорошего. Он был бескорыстный человек, абсолютно преданный идее, он даже не был особенно честолюбивым и властолюбивым человеком, он мало думал о себе. Но исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и к нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе. Ленин был человек судьбы, роковой человек, в этом его сила.
Ленин был революционером до мозга костей именно потому, что всю жизнь исповедовал и защищал целостное, тоталитарное мировоззрение, не допускал никакого нарушения этой целостности. Отсюда же непонятная на первый взгляд страстность и яростность, с которой он борется против малейших отклонений от того, в чем он видит марксистскую ортодоксию. Он требует ортодоксальных, согласных с тоталитарностью миросозерцания, т.е. революционных взглядов на познание, на материю, на диалектику и т.п. от всякого, кто себя считает марксистом, кто хочет служить делу революции. Если же вы не диалектический материалист, если вы в чисто философских, гносеологических вопросах предпочитаете Маха, то вы изменяете тоталитарной целостной революционности и должны быть исключены...
... Целью Ленина, которую он преследовал с необычайной последовательностью, было создание сильной партии, представляющей хорошо организованное и железно дисциплинированное меньшинство, опирающееся на цельное революционно-марксистское миросозерцание. Партия должна иметь доктрину, в которой ничего нельзя изменить, и она должна готовить диктатуру над всей полнотой жизни. Сама организация партии, крайне централизованная, была уже диктатурой в малых размерах. Вся Россия, весь русский народ оказался подчиненным не только диктатуре коммунистической партии, ее центральному органу, но и доктрине коммунистического диктатора в своей мысли и своей совести. Ленин отрицал свободу внутри партии, и это отрицание свободы было перенесено на всю Россию. Это и есть диктатура миросозерцания, которую готовил Ленин. Ленин мог это сделать потому, что он соединил в себе две традиции - традиции русской революционной интеллигенции в ее наиболее максималистских течениях и традиции русской исторической власти в ее наиболее демократических проявлениях.
... Но, соединив в себе две традиции, которые находились в XIX веке в смертельной вражде и борьбе, Ленин мог начертать план организации коммунистического государства и осуществить его".
(Подчеркнуто в процитированных отрывках из В. Гроссмана и Н. Бердяева всюду мной. - Авт.)
Итак, и В. Гроссман, и Н. Бердяев определяли "ленинскую суть" в исторической преемственности его миросозерцания, соединившего в себе традиции русской левой интеллигенции с традициями русской исторической власти.
