Иегуда Маккаби разрешил войску своему сражаться в Шаббат. Иегуда бей-Иосиф дозволил себе вкушать трефное.

Умри, душа моя, с филистимлянами! Хорошо спится над Бездной! Крепко! Так крепко, что панам черкасам пришлось жида клятого под ребра толкать. - Гей, Юдка! Вставай, вставай! В синагогу опоздаешь! Серое небо, серые скалы, темная шевелюра рощицы. Зеленая, наверное. А вот и тараканы! Уже и котел вымыли, и коней оседлали. Сейчас дальше поскачем - вокруг Мира Б-жьего. Гой-да, гой-да, как говаривал пан Станислав. - Пане сотнику! Пане сотнику! Там! Там!.. Эге, а это кто? Черноусый, в левом ухе серьга серебряная - и шабля в руке. Тоже в левой. - Чего сталось, Свербигуз? Ой, точно! Свербигуз! Знавал я одного Свербигуза - еще за Днепром. Паном был зацным, да все с прозвищем непотребным маялся. Не выдержал, поклонился попу битыми талярами, тот и дозволил сменять - СвербигуЗа на СвербигуСа. - Батька! В леске том! Баба! В смысле девка! И без всего! Грохнуло словно из сотни гаковниц грянули. - Ой, хлопцы! Ой, гляньте на него! Ну Свербигуз, ну силен! И в пекле девку отыщет! Только трое не смеялись: черноусый, сотник Логин - и я. Этот хлопец был там! Не понял, не догадался, но - увидел! - А ну цыть, бесово племя! Огромная ладонь взметнулась вверх. Пан Загаржецкий дернул бровью. - Цыть, говорю! А ну рассказывай, какая-такая девка? И чего шабля в крови? Спросил - но не на хлопца поглядел. На меня. А я смотрел на шаблю. И вправду - в крови! - Ты чего, Свербигуз, никак девке башку снес? Вновь бы засмеялись, да взглянули да пана сотника и осеклись. - Рассказывай! Свербигуз и сам на шаблю взглянул, правой рукой чуб густой поправил. - Так от, панове. Пошел я, стало быть, в лес по нужде. По великой... На этот раз уже никто не смеялся. ...Итак, шел черкас по рощице, шаг, другой, ан глядь - тропка. Он по тропке - да вниз. Тут пан Свербигуз уже и о нужде своей великой забыл. Виданное ли дело? Роща к склону горы прилеплена, а тропка вниз идет! - Иду я, хлопцы, а тропка вроде как шире становится. А за нею - полянка. А на той полянке... - Баба? - не выдержал кто-то. - Тьфу! - черкас не выдержал: сплюнул. - Да не баба! Дерево! Такое... Свербигуз долго пытался изобразить, какое именно. Я пригляделся. Как по мне, получалось не дерево, а именно баба. - А на дереве - сливы. То есть не сливы, а чорт его знает что, но похоже. Вот! На его ладони появилось что-то большое и круглое. Я пригляделся. Эге, видел! В Таврии, на бахчисарайском базаре. Не слива, конечно, - гранат. Терпкий, челюсти вяжет! - Сорвал я, понюхал, а есть не стал. Мало ли, а вдруг это ягода волчья? И вдруг - ползет змеюка. Большая, зараза! И говорит мне человеческим голосом... На этот раз уже ничто не помогло. Хохотали, катались по земле, утирали слезы кулаками. Даже сам пан сотник в усы ухмылялся. - Да не вру я, хлопцы! - завопил в отчаянии Свербигуз. - Не вру! Говорит, мол, съешь, вкусно! Я ее и послал. А сам в кусты, по нужде. Припекло совсем... Лучше бы и не говорил. Тут и я на землю сполз. - А после выхожу, шаровары поправляю, а там девка! Без всего! Да не гогочите, панове! Девка, говорю, а змеюка - возле нее, ягоду эту волчью в зубах держит. Я ее шаблей, гадину... - Девку? - Да не девку!.. Пока славные черкасы валковские по земле ползали да с земли вставали, я прикрыл глаза. ...Медленно-медленно, беззвучно, словно во сне, смыкалась черная тьма. Только в самой середине белело узкое окошко... Свистнули, подкрутили усы. - Панове-молодцы! А ну - за девкой! Веди, Свербигузка! Застучали ладные чоботы с подковками - и стихло все. Мы с паном сотником переглянулись. Понял? Почувствовал? Я вновь прикрыл глаза. Все! Сомкнулась Бездна! Пока вернувшиеся из рощи хлопцы-молодцы угощали Свербигуза тумаками, пока отсмеивались ("добре соврал, ох добре!"), я никак не мог вспомнить, где я уже слыхал подобную историю. Дерево с гранатом, при нем девка без плахты и рубахи, а тут и змея - человеческим голосом речи ведет. Съешь, мол, съешь... Вкусно! Вспоминал - ну никак вспомнить не мог! - По ко-о-оням! Повеселевшие черкасы лихо взлетели в седла. - Эй, жиду, не отставай! Не отстану, панове! Вэй, не отстану! - Рысью! Размашистой да не раскидистой! Гей! Ударили копыта, кто-то свистнул, и тут же десяток голосов дружно грянул: Засвит встали черкасонькси В поход серед ночи. Заплакала Марусенька Свои ясны очи! Так грянули, что я и сам чуть не начал подпевать. А может, и начал бы (плакать вашим Марусенькам, панове! ох плакать!), если бы не четырехпалая... ...Огромная, нелюдская, бугристая, словно из болотного тумана слепленная рука... клешня... - Не оборачивайся, Иегуда бен-Иосиф! Не надо. Четырехпалая клешня лежала у меня на плече. И холодом тянуло от того, кто сидел позади меня, на конском крупе. От того, кто обратился ко мне на родном идише. От того, кто не был человеком. - Меня никто не видит, бен-Иосиф. Не видит и не слышит - кроме тебя. Не видит, не слышит - и не поможет! Сцепил зубы, закрыл глаза. Не поможет, верно! Да только не стоит меня пугать! Кто бы ты ни был, я тебя увижу. Сейчас! Прочь Тени! ...Узкая дорога над Бездной, всадники-тараканы - гуськом, один за другим, я - такой же таракан. А сзади меня... Сзади меня... Никого! НИКОГО! Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи Батька жив! Жив! Я знаю, где он! Бабочки говорили, чтобы я его не искал, но я все равно его нашел! Только он очень далеко, за всеми пленочками. Мне до него не дотянуться. Я буду посылать ему смыслы. Пленочки стали очень-очень твердые. И черные. Мы с дядькой Князем и Теткой гуляли в саду. Ночью. Княжич Тор тоже хотел гулять с нами, но дядька Князь его не взял. Он очень маленький. Мы смотрели на звезды. Звезды красивые. Дядька Князь сказал мне что звезды - это маленькие мальчики со свечечками. Дядька Князь пошутил. Я смеялся. Тетка сказала, что звезды - это горячий пар. Очень горячий. Она так думает. Я ответил, что горячий пар - это не звезды, а то, из чего они состоят. Она удивилась. Дядька Князь стал говорить с теткой другими словами. Они думали что я не понимаю. Дядька Князь говорил, что его обманули. Что его обманул я. Я должен был всех спасти. Но не спас. Не спас, потому что радуга снова в небе. Каждый день. Радуга очень красивая! Почему дядька Князь сердится? Я чуть не заплакал, но вспомнил, что мне плакать нельзя. Тетка сказала дядьке Князю, что я скоро вырасту. Они стали говорить тихо. Я не подслушивал. Подслушивать нехорошо. Я смотрел на звезды. Звезды красивые. Я искал. Я нашел! Я нашел! Меня спросили, почему я кричу. Я сказал, что нашел свое имя. Мое имя звездочка. Я это знал, но забыл. Потом вспомнил. Звездочка белая и большая. Дядька Князь сказал, что белую звездочку у них называют Тацел. Я ответил, что слово Тацел мне не нравится. Тетка сказала, что у меня дома эту звездочку называют разными именами. Я ответил, что имя может быть только одно, его лишь произносят по-разному. Они снова удивились. Я хотел сказать, что имя тетки тоже произносят по-разному. Дядька Князь называет тетку "Сале". Братик называет "Сука поганая" и "Колдунья". Себя она называет "Куколка". Но я не сказал. Она испугается. Я не знаю, что означает слово "эвакуация". Надо спросить у братика.