Легкий шорох в углу балкона привлек внимание Бахыша-киши. Он посмотрел в клетку: так и есть, чашка с водой опрокинута. Видно, белка хотела напиться, но не смогла - сил маловато... И все же уже то, что зверек захотел пить, обрадовало Бахыша. Кажется, потихоньку приходит в себя рыжая. Даст бог, поправится.
Он принес с кухни свежей воды, аккуратно поставил чашку в клетку. Белка вздрогнула, отпрянула... "Да не бойся ты, глупая! Я же тебе только добра желаю. Попей, попей воды, у тебя же с утра во рту ни крошки, ни капельки не было - проголодалась небось, жажда мучит... Гляди, ка^я жара на улице!" Бахыш придвинул чашку совсем вплотную к губам белки, но зверек откинул голову назад. Отодвигаться было некуда - мешали стальные прутья клетки. "Чего ты боишься, бедняга? Ну ладно, ладно, я на тебя не в обиде. Плохо тебе, вот ты и боишься".
Бахыш-киши вспомнил первые дни этих белок на Апшероне. Пугливые были, дикие. Он их подкармливал как мог - то хлеб приносил, то фрукты,- но зверьки долгое время ничего не брали из рук, боялись. Потом, конечно, перестали дичиться, издалека узнавали своего хозяина. Бахыш-киши никогда не путал белок друг с другом, знал их повадки, характеры. Самец был подвижнее, агрессивнее, самочка - застенчивая, робкая. На ее рыжей шубке красовалось белое пятнышко с грецкий орех величиной. Самочку Бахыш назвал Гашгой, а самца - Джигалом.
"Пей, Джигал, пей, маленький!"
Но Джигал словно не узнавал Бахыша-киши, все старался отвернуть голову от чашки. Тогда старый лесник отошел в сторону, облокотился на перила и принялся глядеть на улицу. Краем глаза он наблюдал за белкой, но осторожно, чтобы не спугнуть.
Духота по-прежнему стояла невыносимая. Казалось, подует ветер, нагонит облака - и придет в город желанная прохлада. Но воздух был совершенно неподвижен, и Бахыш-киши от досады принялся бранить обленившийся
ветер: "Капризник хазри! Или он не видит, что город весь раскален как печь? Ей-богу, этот хазри прямо на некоторых людей похож, когда он не нужен тут как тут, бушует, гремит, стекла бьет. А когда необходим позарез- исчез, нет его. Ну что за характер!"
Из клетки донеслось тихое причмокивание, и Бахыш-киши, скосив глаза, увидел, что белка жадно лакает воду из чашки. У Бахыша от сердца отлегло, так захотелось ему приласкать зверька! Но он остался недвижим, даже головы не повернул, чтобы не тревожить белку. Хорошо, если бы Джигал, напившись, поел хоть немного... Но белка не обратила внимания на хлеб. Бахыш-киши выждал минут пятнадцать, а потом наполнил чашку свежей водой и поставил в клетку.
"Даже если хлеб не будет есть, то, что воду пьет,- уже добрый знак. Может, выздоровеет... Эх, не было меня рядом утром, когда этот негодяй швырнул в тебя камень! Какой-нибудь мальчишка, не иначе. Уж я б ему задал, будьте спокойны. Я и сейчас этого дела так не оставлю. Надо будет - из-под земли раздобуду этого негодяя, разыщу, где бы ни прятался!"
Когда молодой рабочий снимал для Бахыша-киши белку с тополя, вокруг старика собралась группа людей. Подошли сотрудники пансионата, кто-то из подсобного хозяйства, собрались мальчишки, дети отдыхающих,- видно, не все еще уехали. Взрослые судачили о том о сем, дружно осуждали того, кто швырнул в белку камень. Малыши стояли молча. Только один из них - пухлый, белолицый вдруг взял за руку одного из своих товарищей и, отведя его в сторону, принялся что-то заговорщицки шептать на ухо. Бахыш-киши заметил это. Он поманил ребят пальцем к себе, сказал строго:
- Я вижу, вы оба хорошие ребята, белку жалеете - и правильно. Я вот на вас сейчас смотрел, и показалось мне, что вы точно знаете, кто ранил зверька. Я даже уверен, что вы это знаете. Очень прошу: скажите, кто это сделал? Обещаю, что никому вас не выдам. Никому, понимаете?
Полный мальчуган явно испугался, рот у него скривился будто перед плачем, но он молчал. Бахыш-киши решил припугнуть его посильнее:
- Может быть, ты сам и подбил белку?
- Честное слово, это не я, клянусь папой! - захныкал мальчишка.- Если не верите, спросите у него,- и он указал пальцем на своего товарища, с которым шептался недавно. Тот кивнул головой.
- Правда, дядя, Нахид не виноват. Он этого не делал.
Бахыш-киши погладил хнычущего мальчугана по голове:
- Не плачь, чего ты? Тебе же ничего плохого не делают. Ты же точно знаешь, кто кидал в белку камни, вот и скажи мне, как его зовут.
- Не знаю, не знаю я ничего! - И мальчишка, всхлипывая, побежал к своему корпусу.
Бахыш-киши понял, что настаивать бесполезно.
- Не хотите сказать - и не надо, все равно я его, негодяя, найду,- сказал он, ни к кому не обращаясь.- Найду - и уж тогда ему не поздоровится!
Белку тем временем сняли с дерева, положили на скамейку, подстелив ей большие листья инжирового дерева, росшего неподалеку. Белка тяжело дышала - то ли от жары, то ли от боли. Бахышу показалось, что она глядит на окруживших ее людей с недоумением и страхом. Время от времени зверек поворачивал голову к верхушке дерева, с которого его сняли,- там ему, наверное, было лучше.
Бахыш-киши потихоньку взял белку на руки, осторожно погладил ее, приговаривая:
- Бедная, бедная...
Подошел крепкий старик, поглядел на белку, сокрушенно покачал головой:
- Еле-еле душа в теле. И как она с дерева не свалилась?
- Когтями держалась, дядя Аламдар, вцепилась когтями в ветку и висела.
Аламдар-киши чуть прикоснулся пальцами к белке. Рука у него была крепкая, тяжелая - рука садовода и охотника.
- Слов нет, чтоб того назвать, кто эту безвинную божью тварь обидел!
- Вот попадет он мне в руки,- уже в который раз пригрозил неизвестному обидчику Бахыш-киши и обернулся к роще.- Я теперь и за других белок тревожиться начал. Кто знает, все ли с ними в порядке...
Аламдар раздумчиво посмотрел на Бахыша.
- Удивляюсь, как эта белка сюда попала? Вчера днем, чтоб не соврать, я своими глазами видел всех трех вон на том краю рощи. И все были живы-здоровы, веселые были. Веришь ли, Бахыш, пока тебя не было, я каждый день твою рощу осматривал. И обход всегда начинал с белок. Пока их всех не увижу, не удостоверюсь, что целые и невредимые, под ноги не смотрю. Кому, как не мне, знать, сколько ты сил вложил, чтобы прижились здесь белочки... А теперь и за остальных боязно.
