Юмор явление по преимуществу народное, как жаргон - язык народа. Да и сам юмор тоже своего рода народный жаргон. Давно известен тот многозначительный факт, что способность весело и беззаботно шутить привилегия социальных низов. Еще со времен латинской комедии в роли шутника выступает бедняк, пролетарий, человек из народа. Господин может быть только смешон - слуге дано чувство юмора.
Уленшпигель - человек из народа. Швейк - рядовой солдат. Можно сказать, что громкий, сотрясающий смех низов, не смолкая, сопровождал всю историю.
Смех в сущности своей демократичен. Юмор - самая демократичная из человеческих наклонностей.
Но это нам еще не объясняет, отчего бедные люди шутят охотнее, непринужденнее и больше, чем господа. Вопрос не в том, почему шутил Уленшпигель, а в том, почему шутит поденщик, ассенизатор, между тем как министерский советник, скажем, выполняет свою работу с выражением угрюмым, почти страдальческим. Это неспроста: физическая работа не истощает мозга до такой степени, как составление актов или проведение экзаменов в школе. Рабочий наработается, как лошадь, наломает поясницу, ног под собой не чует, он хочет пить, как собака; но голова у него ясна -мозг не онемел, язык пе устал от излишних речей; если можно так выразиться, он накопил в себе интеллектуальную энергию. Он долго молчал за работой, и теперь у него, наконец, развяжется язык, ему станет легче, когда он заговорит.
У него было время обдумать, что он скажет товарищу. Конечно, он будет над ним подтрунивать.
Вагоновожатый еще за квартал до остановки знает, что он крикнет старику стрелочнику. Окончив работу, человек доволен, что избавился от изнурительного труда. Почему бы ему теперь немножко не проехаться на счет своей Марьяны или "своей старухи".
Интересно, что больше всего шутят, когда приходится кричать. Портные, например, переговариваются негромко и поэтому серьезно. Каменщик же на лесах, обращаясь к помощнику за кирпичом, должен кричать - и крикнет он что-нибудь краткое, но убедительное. Чем шумнее работа, тем ядреней юмор.
Необходимость кричать прямо-таки физически влияет на выбор слов, человек употребляет слова сильные, веские и разудалые. Слова, рожденные в грохоте, бывают соответственно выразительными. Мужская работа- мужской юмор. Шум, шутки, табак и выпивка - неотъемлемы от мужчин и друг от друга.
Сам шутник из народа никогда не смеется. Он шутит - и не разразится мелким, писклявым или хихикающим смешком, каким смеются женщины. Он отпускает свои остроты с совершенно невозмутимой миной. Смешок скорее пристал женщинам; мужчина, когда острит, держится, как индеец во время пыток- бровью не шевельнет. К этому его обязывает этикет народного юмора и, я бы сказал, его мужское достоинство.
Однако обстановка мастерской и трактира лишь создают условия для юмора, но еще не являются его источником- Я не собираюсь отстаивать мнение, выраженное в народной песне, - "хорошо живется в мире без копейки за душой". Если бедняки обладают чувством юмора, то не потому, что у них ничего нет за душой, а потому, что они общительны по природе.
Между ними царит известное равенство и солидарность, они понимают, что связаны друг с другом почти как одна семья. Богатых тоже связывают общие интересы, но они не доверяют друг другу. У них слишком много причин относиться к подобным себе настороженно. Собственник не верит собственнику.
Кулак, зажиточный крестьянин с неприязнью смотрит через забор соседа. Неимущие же не задевают друг друга острыми углами собственности. Они ближе между собой, чувствуют локоть друг друга, они могут при встрече говорить на "ты". А без откровенного взаимопонимания нет и шутки. Каждая шутка требует отклика. Домовладельцы в обед не кинутся гурьбой на улицу, чтобы поиграть в футбол, а рабочие это делают. Собственность - это не team-work[коллективный труд (англ.).] как большая часть физических работ - собственность разобщает людей. Шесть чернорабочих копают одну канаву, но никогда шесть крестьян не пашут одно поле, шесть чиновников не составляют один акт.
Шутка чаще всего рождается в коллективе, будь то мальчишки в классе или рабочие в мастерской.
Юмор - продукт социальный; индивидуализм способен в лучшем случае на иронию.
Но дело не только в собственности. Если человек чувствует себя господином, то есть особой важной и имеющей вес, то он вообще как-то боится шутки, боится быть скомпрометированным. Его достоинство легко уязвимо, его нетрудно оскорбить, нетрудно принизить его репутацию. Поэтому человек, обладающий весом и властью, с почтением относится к себе подобным, остерегаясь подойти слишком легкомысленно к положению коллеги. Господин советник почитает другого господина советника; пролетарий же подтрунивает над своим собратом. Чаще всего народный юмор - это задирание, насмешка, издевка, разыгрывание, добродушное подшучивание. Бедняки не склонны к взаимопочитанию, "мы одного поля ягоды"как бы говорят они друг другу. Редкая шутка не задевает или не высмеивает кого-нибудь. В этом отношении человек из народа не страдает аристократической обидчивостью. Если один из них скажет другому "ты осел!", то это не оскорбление, потому что между ними стоит знак равенства. Шуту дозволялось подсмеиваться над королем только потому, что по праву безумного он становился ему равным. Королевский министр не осмелился бы на это. Юмор с трудом преодолевает социальные барьеры; мир юмора - мир равенства, в этом основа его народности и демократичности.
Существует юмор висельников, - иногда шутит и человек, поднимающийся на эшафот. Но, насколько мне известно, никогда не существовало коронационного юмора. Видимо, человек, восходящий по ступеням трона, делает это ужасно серьезно и шутить на эту тему не намерен. Выходит, что шутят скорее в затруднительном положении, попав в беду, чем на вершине счастья и успеха. Юмор противоположен пафосу. Это прием, с помощью которого события умаляются, как будто на них смотрят в перевернутый бинокль. Когда человек шутит о своей болезни, он умаляет ее серьезность; а если бы император на троне острил о своем правлении, то заметил бы, что оно вовсе не такое уж великое и славное. Юмор - это всегда немножко защита от судьбы и наступление на нее. Шутка скорее порождается чувством неудовлетворенности, чем довольством и блаженным состоянием духа. И если бедняки острят больше других, то не оттого, что им хорошо живется, а потому, что они ищут облегчения. Хныкать прилично старым бабам. Мужчина или ругается, или шутит, и если речь идет не о политике, то чаще шутит, чем ругается. Он хорохорится; делает вид, что ему все нипочем: работа, нужда, жена и дети; в том состоянии насмешливой удали, в какое он себя приводит, все эти тяготы не могут его согнуть. "Эй, Марьянка, куда? Возьми меня с собой. А что? Моя старуха обождет. Все равно сегодня на ужин одни фазаны, а я их терпеть не могу".
